Сергей Иванов - Смерть двойника

Сбить со следа… Пусть думают: искали какие-то бумаги. Все обратно в шкаф — белье, вещи. Навыки холостой жизни выручали. В кухне тщательнейше подмести, осколки по карманам. После и где-то далеко выкинуть… Книги с полок вон! Все растрепать или бросить, как теребленную… Да нет же, не обязательно все; рылись-рылись и вдруг нашли.

Ну думай, думай — что еще? Больше сюда не придешь. Последний шанс сбить их с толку… Пиджак! Быстро обыскал карманы. Вот! Телефонная книжка. На букву «Н» — нет Надежды. На букву «П» — Попова — тоже нету… Тогда пускай записная остается на месте.

Нет! Они сразу поймут, что для грабителей книжка не была ценностью. И все это количество записанных здесь людей исключат из проверки. Станут искать в других местах. И докопаются… Взять книжку с собой?.. Тогда без нее они начнут опрашивать, расспрашивать, сволочи…

Что же делать? Ну думай же ты!

Вот что! Вырвать несколько страниц. И тогда пусть они гадают над этой хитростью: почему несколько, почему именно эти буквы, а может, их нарочно стараются сбить со следа?.. В общем масса вариантов! А нам того и надо.

Наконец, когда он сделал все, что мог, появилась возможность спросить себя, где Надежда?! Из поведения этого человека… Сурикова… он не мог сделать никаких выводов, кроме одного: Надежде почему-то не удалось задержать господина поэта на обещанные три часа. Почему?.. Предположим, они поругались. Тогда Надежда… ну, конечно, кинулась бы сюда. Постаралась бы опередить Сурикова. А если уж не сумела б опередить, то… совершенно точно, давным-давно была бы здесь.

Значит, они вообще не встретились почему-то.

И значит, Надежда в любом случае помчится сюда.

И значит, Огарев должен ее дождаться…

Все эти довольно длинные рассуждения бывший библиотекарь производил в те короткие секунды, когда он еще раз, бегло, но внимательнейшим образом осматривал квартиру на предмет уничтожения улик. Он все еще был в перчатках, с тряпкой… Мысль о том, что Надежду следует дождаться, застала его в прихожей; он уже собирался повернуть колесико английского замка…

Дождаться!

Но необходимость пробыть здесь еще хотя бы несколько минут… секунд просто приводила его в ужас. Весь ресурс мужества вышел до капли. Как и три часа, обещанные ему Надеждой для спокойного поиска. Теперь уже шел хороший четвертый час!

Значит, на улице.

Где?

У подъезда.

Заметят! Обратят внимание, что вроде бы сидел какой-то в черной куртке. Тем более, Огарев видел это в окно, накрапывал дождь. Одинокая фигура под дождем будет особенно заметна.

Где же тогда?.. Стоять в подъезде?

Ну, это вообще мышеловка!

Подняться по лестнице на марш вверх и оттуда… Глупости! Потому что нет ничего более раздражающего и более запоминающегося, стало быть, чем чужой человек на твоей родной лестнице. Знаем мы, зачем эти сволочи ходят — писать!

Еще оставаясь в перчатках, Огарев открыл дверь, быстро сунул перчатки в карман пальто, которое уже никто никогда не наденет… Хватит! Выходи! Вышел, захлопнул дверь. Протер ручку с внешней стороны полою куртки… Хотя это уже, скорее всего, было игрой в детектив…

Да катись же ты отсюда ко всем чертям!

Он вот что решил. Сидеть не у того подъезда, где живет Суриков, а у следующего; не будут же сыщики опрашивать всех жильцов дома! Хотя, если честно, тоже слабая защита. По-настоящему надо отсюда убираться и как можно скорее! Но, естественно, он не убрался, а медленно, — как ему казалось, прогулочной походкой — пошел вдоль дома… Да что за прогулочная походка, коли дождь на дворе? Плохо! И плохо ему будет там сейчас стоять под взглядами всего дома: «Смотри, мам. А чегой-то там дяденька мокнет?»

Хватит, хватит воображать! Все равно нет другого выхода.

Но вдруг он нашелся… Всеволоду Огареву так долго не везло, так долго над ним властвовал «закон бутерброда», что было бы просто свинством со стороны судьбы, если б она не кинула счастливую случайность.

— Огаревчик!

О, Господи! Однако даже не позволил себе оглянуться. Лишь вздрогнул на следующем шаге. Из двора вышел на улицу. Присоединился к нескольким мокнущим у троллейбусной остановки. Тут Надежда появилась — глаза намученные, жуткие, физиономия… да что уж там описывать — так понятно! Взглядом приказал: «Молчи! Не подходи». Влез в подъехавший троллейбус. Теснота помогла им оказаться рядом… Может, и зазря была эта конспирация. Но вы сперва попробуйте убейте, а потом будете говорить.

— Туда не ходи ни под каким видом. Езжай немедленно домой. Ты все это время была на даче!

И вложил ей в ладонь сапфир. Пошел к выходу. Надька двинулась за ним — хотя бы дотронуться до плеча, в глаза заглянуть: что же там с тобой случилось?.. В ответ Сева ударил ее таким жестким взглядом, что Надька сразу остановилась, чем немедленно создала затор… А потом, неожиданно для себя, даже села на освободившееся местечко.

Сева вышел, ни одним, даже малейшим движением не показав, что между ними есть ниточка. Сколь могла видеть, Надька смотрела, как он пропадает в бесконечной московской толпе.

«Ну вот, началось, — подумала она, — началось! Неужели потом будет, как с Борисом?!»

Сева приехал лишь часа через три. Позвонил у калитки. И хотя Надька почти наверняка знала, что это он, все же спросила в переговорник, прежде чем нажать кнопку электрического замка:

— Ты?

— Открывай!

И опять она подумала: «Началось!» Он вошел, Надька сразу увидела — это уж не тот человек, с которым она рассталась сегодня днем.

— Водки, Надь, и поесть… — Сева наконец посмотрел ей в глаза: — И в постель!

— Что там было, Огаревчик?

— Давай после, а?

Еще через полтора часа, когда им наконец удалось отлипнуть друг от друга, когда они лежали расслабленно, лишь Севочкина рука абсолютно невинно покоилась на ее животе (а рука эта и всегда там покоилась, когда они лежали в одной постели), Надька наконец решилась, спросила…

— Я его убил, Надь.

И при этом не дернулся, не напрягся даже. Словно за него говорил кто-то другой.

— Я его застрелил из пистолета…

Смысла не было спрашивать, как и почему у Севы в кармане оказался Борисов пистолет. Она абсолютно не представляла себе мертвого Сурикова. Но продолжала лежать, подчиняясь Севиной неподвижности. Что он сейчас должен был сказать, если б остался прежним? Что-нибудь вроде: «Ты понимаешь ведь — я ведь не мог иначе!» Новый Сева просто начал рассказывать, как было: искал, искал, искал, наконец сообразил про пошлость, нашел, увидел Сурикова, испугался, Леха взял его за ухо, а он вынул пистолет.

— Ты знал, что выстрелишь? — И сама услышала в голосе своем осуждение. Сева промолчал.

— Что же будет дальше, Огаревчик?