Владимир Першанин - Лабиринт [Авторский сборник]

Про эту войну я не читал. На узкой горной дороге мы видели следы недавнего боя. На обочине стояли два сгоревших бронетранспортера. Еще один, разорванный пополам, без башни и колес, валялся внизу под кручей, вместе с обломками еще какой-то техники. Тяжелый танк, покрытый как панцирем пластинами керамической брони, уткнулся стволом пушки в землю. Броня его не спасла. Машина полностью сгорела. Размотанная левая гусеница блестящей лентой тянулась следом. Я заглянул в башенный люк. Из темноты несло запахом гари.

— Кто с кем воевал? — спросил я.

— Бог его знает, — пожал плечами Олег. — Может, наших из засады расшлепали, а может, горцы между собой. В Абхазии за полгода шестьдесят тысяч угробили. Про них кто-нибудь помнит? Многие и не знают, что такая война была. А здесь всего-навсего рота накрылась. Мелочевка!

За эти дни мы видели везде еще несколько раз на обочинах дорог сгоревшие машины. Недалеко от перевернувшегося грузовика ЗИЛ-131 я увидел прилепившийся к скале памятник-пирамиду. Когда-то там были две фотографии, сейчас они были вмяты в железо и разорваны в клочья пулями.

— Славянам памятник, — сказал Олег. — В засаду грузовик попал. Славян не хотели оставлять в покое и после смерти. Пирамидку издырявили, как решето. От звезды на верхушке осталась лишь нижняя половинка. Еще я разобрал год рождения одного из погибших — 1979. Господи, совсем еще мальчишка!

За последние годы я увидел образ совсем другой страны. Москва, которая не верит слезам, с ее сытостью и сверканием рекламы, была всего лишь ширмой. За ней пряталась изнанка, совсем другой мир, в котором людей продавали, как скот, убивали, закапывали на свалке рядом с дохлыми овцами и никому до этого нет дела. Когда-то мне тоже было наплевать на этих людей. Теперь я превратился в одного из них.

— Эй, русские, не дергаться! — скомандовали нам. — Стреляю!

Я и не думал дергаться. Прямо в лицо мне смотрел ствол автомата.

Мы вляпались до глупости просто. Увидели стадо овец и взяли, как обычно, в сторону. Собирались обойти их лесом. Но в той стороне оказался и пастух. Может, отдыхал в тени, а может, гнался за нами. Мы столкнулись лоб в лоб, и главным аргументом стал автомат, который пастух держал у пояса.

— Сидеть! — как послушным собакам, подал он нам следующую команду.

И мы сели, не задавая никаких вопросов.

— Ича! — крикнул пастух и, чтобы его лучше услышали, дал вверх короткую очередь.

Звук автоматных выстрелов похож на рвущееся полотно. Тр-р-р!

Оторвали кусок нам на саван. Тр-р-р! И мы трупы. Пальцы, сжимавшие автомат, были тонкими и грязными. Я уставился на них завороженный, от них зависела моя жизнь.

Пастуху было лет двадцать. Высокого роста, худой, он напряженно следил за нами. Наверное, он еще не привык целиться в людей, а может, боялся нас. Через несколько минут появился его напарник — Ича. Такой же мальчишка, только на голову ниже, плотный, обросший короткой черной бородой. Бородач держал наготове автоматическую винтовку с тонким блестящим отводом и дырчатым кожухом. Видимо, он был старшим, а может, привык брать инициативу в свои руки.

— Кто такие?

За нас двоих отвечал Сотников, как более опытный. Он торопливо рассказал, что мы работали на хозяина, а теперь работы нет и мы возвращаемся домой. Говорил он складно, сыпал названиями сел, именами горцев, половину фраз произносил на их языке. Но звучало неправдоподобно. Дожидайся, отпустит нас добрый хозяин! Была бы шея, а хомут всегда припасен. Чего-чего, а тяжелая работа для русских найдется везде. Кем бы мы ни были и что бы ни говорили, эти два пастуха нас все равно не отпустят. Если за нами числятся грехи, нам отрежут головы. А нет грехов — зачислят в чью-то собственность!

— Брешешь, свинья! — порадовал нас знанием русского языка бородатый джигит Ича.

— Чего нам брехать? — угрюмо отозвался Олег. — У нас на мордах все написано. Отпустите, ребята, мы никому ничего плохого не сделали.

— А кто твой морда резал?

— Это давно, в драке. Ну, отпустите, пожалуйста. Откупиться нечем, хотите, бушлаты забирайте. Богу за вас будем молиться.

— Ваш Бог ничего не стоит, — подал голос худой пастух с автоматом. — Он от вас отвернулся.

— Может, и так, но матери у нас есть! Ради них отпустите. Ждут же нас…

Из рассеченного глаза Олега вытекла слеза. Наверное, он пустил ее не специально, у него часто слезился глаз. Дети-джигиты громко спорили между собой. Вначале я подумал, что один хочет отпустить, а второй — против. Потом оказалось, что они спорят из-за того, кому вести нас в деревню. Рвался худой, с автоматом, покрасоваться перед девками, но Ича доказал, что вести должен он.

Нам по очереди связали за спиной руки капроновой веревкой. Вязал худой, а Ича держал нас под прицелом. Заодно обыскали. У Олега отобрали бушлат и самодельный нож. Мешок и старый гнутый котелок оставили. У меня поживиться было нечем, кроме коробки спичек. Бушлат был рваный и прожженный на костре. С досады худой пнул меня сапогом по кобчику. Я подскочил и вскрикнул от боли. Худому это понравилось. Он засмеялся и пнул для компании Олега, потом приказал вставать.

Мы шли вверх по склону. Сотников — впереди, я — за ним. Ича, сосредоточенный и мрачный, шагал сзади. Нас уже предупредили, что если вздумаем прыгнуть, то сразу получим по мозгам.

— Двадцать патронов на магазин, — путая предлоги и падежи, объяснил Ича. — Пули спиленные. Мозги на деревьях висеть будут.

Я не знал, что такое спиленные пули, но догадался, что штука хреновая. Невольно посмотрел на дерево, мимо которого проходили. Это была дикая яблоня. Она только-только выпустила бутончики молодых светло-салатных листьев. Трава искрилась крупными каплями еще не высохшей росы, а над лугом струилось марево. Парила под ярким солнцем влажная весенняя земля, и от всей этой веселой картины становилось еще тоскливее. Сейчас приведут и затолкают в подвал, потом начнут допрашивать, наверное, бить, а через пару дней я окажусь в колонии. В лучшем случае. А в худшем — один Бог знает, что с нами будет. Тот, который отвернулся.

Вдруг докопаются, что Олег Сотников воевал в ОМОНе? Тогда и мне не поздоровится. Удивительно, почему я раньше этого не боялся. Наверное, не понимал. А сейчас сообразил и впервые пожалел, что захватил с собой Олега. Мне они ничего не сделают. Ну, изобьют, вернут в зону или даже продадут. Убивать-то не станут. А вместе с Сотниковым могут и прирезать. Убежал бы он, что ли…

— Слушай, браток, отпусти ты нас, — взмолился я. — Ну, зачем мы тебе нужны?

Ича шагал не спеша, разбрасывая в стороны короткие ноги в тяжелых армейских ботинках. Заграничная винтовка висела на правом плече, стволом вперед. Ответил через минуту, сделав знак, чтобы я шел, не останавливаясь.