Владимир Першанин - Лабиринт [Авторский сборник]

Я с детства любил книги, но сейчас, когда у меня имелись деньги, казалось глупым читать о всяких чудесах, когда их можно потрогать руками. Тесть летал на охоту в Конго и однажды пригласил меня. Я никогда раньше не думал, что такое возможно, и, конечно, согласился. Африка казалась мне сказочной страной. Но Катя сказала, что ей жалко животных, и никуда меня не отпустила. Тесть, усмехнувшись, пожал плечами, и я остался в осточертевшем загородном доме перечитывать Чейза и гулять по лесу с любимой женой.

Богатые тоже плачут! За широкой спиной тестя мы не знали никаких проблем. Я имел все… кроме свободы. Попытки отстоять независимость наталкивались на жесткий характер Кати. Я метался, как птичка в золотой клетке. Что толку, что жена дарила мне после своих выходок платиновые часы или сверхмодный костюм? Их некуда было надевать. Моих карманных денег вполне хватало, чтобы слетать на выходные в Италию и весело провести там время. Но жена меня туда бы ни за что не отпустила.

— Может, погуляем? — отрываясь от книги, переползала на мое кресло Катя. — Ты, я и Настя…

Она терлась об меня, как кошка, и щекотала языком ухо. — Или сходим в спальню…

— Лучше вечером.

— Вечером еще раз, — гладила мне живот Катя. — Ты же хочешь приласкать свою Катюшку?

Ее нежности раздражали. Я знал, что Катя не отстанет, и шел с ней в спальню. Как женщина, она мне приелась, но показать этого я не мог. Жена продолжала меня любить и считала, что я также крепко люблю ее. Любовь слепа.

В то же время, пользуясь безалаберностью Кати в деловых вопросах, я понемногу сколачивал личный капитал. Оформляя далеко не все сделки, проведенные фирмой, я сумел скопить семьдесят тысяч долларов. Часть денег я хранил на своем валютном счете, часть — наличкой в сейфе. Но между деньгами и теми удовольствиями, которые они могли дать, всегда стояла на страже Катя. Я становился раздражительным и все чаще прикладывался к бутылке.

Упомяну об одном событии, которое имело значение для моей дальнейшей жизни. Однажды ко мне заявился Вася Кошелев. Он с трудом скрывал нервозность и сразу перешел к делу. Ему срочно нужны были тридцать тысяч долларов.

— Зачем?

Вася колебался с ответом всего несколько секунд, он понимал, что, заводя речь о такой крупной сумме, надо объяснять, для чего нужны деньги.

— Саня, понимаешь. Я буду откровенным. Был заказ убрать одного человека. Я взялся за это дело, но человек остался жив. Сейчас он за границей, то есть ничего исправить я уже не могу. Надо платить. Долг верну через пару месяцев.

Вот куда, значит, забрался мой бывший одноклассник! Передо мной сидел киллер. Давать ему в долг деньги, да еще на такой долгий срок, было бы неразумно. Где гарантия, что через месяц-два Вась-Вась будет жив? Или не скроется с деньгами за границу? Но чутье подсказывало, что Кошелев дешевиться не станет. И, если быть до конца откровенным, это же чутье шептало: «Он тебе еще пригодится. Рискни!». Я рискнул и привез для Васи тридцать тысяч.

— Двадцать процентов тебя устроит? — спросил Кошелев. — Через два месяца верну тридцать шесть тысяч.

— Брось! Какие к черту проценты! Земляки все же…

— Спасибо, Саня. Если со мной что-то случится, жена продаст машину, квартиру и частично с тобой расплатится.

— Хватит, Вася! Не надо никаких квартир. Все будет нормально. Бутылка с тебя.

Кошелев был растроган.

— Я твой должник. Деньги верну, не сомневайся. Если когда понадобится помощь, можешь на меня рассчитывать.

Деньги, как и обещал, Вась-Вась через два месяца вернул.

У жены было мало подруг. Ирина — одна из немногих. Вернее, она являлась дальней родственницей, что-то вроде троюродной сестры. Когда-то ей помогли устроиться в Москве, и она часто появлялась в нашем доме. Катя не терпела возле себя красивых подруг, но для Ирины сделала исключение. И надо сказать, та вполне оправдывала доверие жены. Две-три мои попытки завести с ней флирт ни к чему не привели. Но весь мой любовный опыт подсказывал, что Ирина сопротивляется только из-за того, чтобы не портить отношений с Катей. Жена часто помогала ей деньгами.

Если Катя и после рождения ребенка осталась таким же вихлястым некрасивым подростком, то Ирина была ей полной противоположностью. С мягкими чертами лица и полными, красивыми очерченными губами она была очень привлекательна. Густые светло-пепельные волосы, стройные ноги и широкие бедра словно дразнили меня. Ирина все больше нравилась мне. Кажется, что никогда в жизни я не испытывал такого бешеного влечения к женщине. Ее лицо преследовало меня. Однажды ночью, ничего не соображая, я вдруг назвал жену Ириной. К счастью, она не слышала.

Я временно оставил попытки соблазнить Ирину и занял совсем другую позицию. Я подсмеивался и подшучивал над ней, демонстративно игнорируя ее, как женщину. Хороший приятель, и только! Я добился, чего хотел, — жена совершенно не ревновала меня к Ирине и даже выговаривала мне за насмешки. Но Ирина хорошо видела мою игру. Временами я ловил ее странный, быстро ускользающий взгляд, и у меня начинало быстро колотиться сердце. Я скучал и не находил себе места, когда она несколько дней не появлялась у нас.

И в то же время меня все сильнее раздражала жена. Однажды мы крепко цапнулись — это было едва не впервые, когда я осмелился повысить голос. Результат оказался совсем неожиданным. Куда исчезла ее обычная решимость! С Катей сделалась истерика. Она кричала, что я ее не люблю, волочусь за каждой юбкой и нам лучше расстаться. Она закрылась в спальне. Когда я пришел туда утром, Катя лежала в постели, и на столике перед трюмо я обнаружил короткую записку: «Я от всего устала. Прощайте». Рядом валялась полупустая упаковка фенозепама. Несколько секунд я тупо рассматривал таблетки. Отравилась… Я осторожно дотронулся до плеча жены. Оно было теплым.

Катя не отравилась. Она выпила четыре таблетки фенозепама и проспала полдня. Я сам покормил и отвез к теще дочку. Вечером мы помирились, но записку я Кате не отдал. Сказал, что порвал и выбросил.

— Ты только ничего не говори папе, — просила Катя. — Он начнет думать всякие вещи про тебя. А я ведь сама виновата.

— Перестань, все нормально.

— Я дура, — плакала Катя. — Не подумала ни о тебе, ни о Насте. Я ведь вас обоих очень люблю. А ты?

— Конечно.

Я обманывал ее. Я не испытывал любви ни к Насте, ни к этой некрасиво всклокоченной женщине. Я вдруг вспомнил чувство, которое испытал, подумав, что жена умерла. Это было облегчение.

Шли недели. В моей жизни ничего не менялось. Но мысль о смерти жены все чаще приходила в голову. Я представлял, как она гибнет в автомобильной аварии, травится (уже по-настоящему) таблетками или даже стреляется из пистолета. Я стою возле ее гроба, и все мне сочувствуют. И вот я свободен. Как это ни подло звучит, но весь мир у моих ног. Мне никто не мешает жить…