Ярослав Зуев - Конец сказки

– Это у тебя, б-дь на х… что?

Извините, Леонид Львович, – бледнея, пролепетал боевик. Коньяк был из разграбленного подвальчика Бонифацкого, Огнемет за подобные выходки вполне мог и пристрелить, не долго думая. Однако сейчас он решил проявить великодушие. К тому же, Огнемет дорого бы дал за дорожку, но кокаин хранился в ящике письменного стола в особняке, куда пока было рано идти. Сначала следовало разобраться с залетными, которые, по всем понятиям, уже прилетели. Как грачи с одноименной картины, название которой он отчего-то запомнил со школьной скамьи. [89] Надо думать, Огнемету вспомнилась картина выдающегося русского художника Алексея Кондратьевича Саврасова (1830–1897).

Глядя, как его люди берут неподвижный БТР в тиски, Огнемет пару раз жадно приложился к бутылке. Коньяк, обжигая пищевод, потек в желудок. Вообще-то Витряков не очень жаловал это пойло, но тут был особый случай, а коньяк действительно был редкого сорта, из уникальной коллекции Бонифацкого. Подбрасывая бутылку на ладони, Огнемет бросил взгляд на особняк и ему на мгновение показалось, что он видит далекий силуэт Бонифацкого, прилипшего к крохотному окошку сауны. Сделав третий глоток, Леонид Львович шваркнул бутылкой о борт, словно спускал со стапелей новый океанский лайнер. Она брызнула коричневыми осколками.

«Мелковато, б-дь на х… для мести, – осклабился Леонид Львович, представив вытянутую физиономию Боника, наблюдающего эту картину, – а, один хрен, приятно. К тому же, еще не вечер».

– Головой попробуй, козел, – глухо посоветовали из бронетранспортера. Леонид Львович вздрогнул от неожиданности, а потом вдруг хрипло рассмеялся. Боевики, стоявшие рядом, таращились на главаря во все глаза, подозревая, что он свихнулся. Но, Огнемет был в полном порядке. Просто чувство лисы, собирающейся полакомиться мясом пока еще живого ежа, охватившее его у БТРа, стало особенно сильным после того, как он узнал, что еж еще и пытается острить. Глотая коньяк Бонифацкого, он раздумывал над тем, как бы поизощреннее казнить запершихся в стальной утробе мудаков, чтобы это надолго запомнилось всем прочим, кому только может прийти в голову шальная мысль перейти дорогу Лене Витрякову. Теперь его посетило озарение, он понял, как ему поступить. Насколько знал Витряков, в арсенале банды закончились и гранаты, и динамит, использованный до последней шашки на недавней рыбалке. Впрочем, его это нисколько не смущало. У Витрякова возник другой план. Он как раз открыл рот, собираясь отдать необходимые распоряжения, когда Качок, чудом уцелевший на ступеньках, когда Бандура в первый раз опробовал пулемет, несколько раз выстрелил в борт из пистолета. Пули с визгом срикошетили о броню, заставив забравшихся на крышу боевиков в испуге отшатнуться. Одна из пуль прожужжала у Леонида Львовича над ухом. Схватив Качка за шиворот, Витряков треснул его головой о тяжелую металлическую дверь бронетранспортера.

– Давно бы так! – крикнули изнутри.

– Ты что делаешь, припиздок?! – зашипел Витряков.

– А как еще их оттуда выковырять, Леонид Львович? – задыхался Качок, размазывая по лицу кровь из разбитого носа.

– Автогеном можно попробовать, – предложил худой бандит со старомодными бакенбардами. Приятели звали его Копейкой. – Срежем петли, не проблема.

– Дисковая пила тоже подойдет, – сказал коренастый гангстер с высокими залысинами по прозвищу Мурик.

– Тихо! – рявкнул Огнемет. Разговоры немедленно прекратились. – Я вам скажу, как мы поступим. – Он окинул хмурым взглядом напряженные лица своих людей, выудил из кармана зажигалку, продемонстрировал в вытянутой руке. Никто не проронил ни звука, пока он не закончил. – Мы их, б-дь на х… сожжем.

– Правильно, – воскликнул Качок. – Вот это мысль! Сжечь их, гнид, к трахнутой матери!

Его вопль подхватили остальные.

– Сжечь на х…! – эхом откликнулся Витряков, потирая руки.

Отрядив троих человек в кладовую, за бочкой бензина, Леонид Львович знаком подозвал Качка с Муриком. Те подбежали, услужливые, как псы.

– Где этот пидор, которого Бонифацкий вчера приволок? – спросил Огнемет. – Киллер недоделанный. Ломанный, б-дь на х… недоломанный.

– В лазарете сидит, – сказал Качок. – Ребята его вздернуть хотели, вчера, так доктор, сучок, не дал. Встрял, гнида, давай в воздух шмалять.

– Волоките сюда, – приказал Витряков таким тоном, что стало очевидно: для вышеупомянутого пленника из лазарета этот путь наверняка станет последним.

– Того, переломанного, или доктора тоже тащить? – все же перестраховался Качок. Огнемет взглянул на него, играя желваками, так, что Качок съежился, словно проколотый надувной матрас на пляже.

– Тащите обоих, – распорядился Витряков. – Я их, б-дь, на броню привяжу, чтобы тем, внутри, было веселее поджариваться.

Совсем близко сверкнула молния, стало светло как днем. Затем пророкотал гром, оттолкнулся эхом от стен особняка, и снова прокатился над двором. Задрав голову, Леонид хмуро глянул в низкое и мглистое небо, словно рассчитывал напугать его. Ему на лоб упала первая холодная капля. Снова громыхнуло, еще сильнее.

– Это все? – Леня смотрел на десятилитровую канистру бензина, не зная, смеяться или пустить в ход кулаки. – Это все, что вы нацедили, болваны?! – Насколько помнил Леня, у запасливого Жорика, отвечавшего при Бонифацком за хозяйственную часть, в кладовой всегда стояли про запас три-четыре бочки дизельного топлива и примерно столько же бочек бензина. – Это все, я спрашиваю?! – повысил голос Огнемет, чтобы перекричать дождь, ливший последние четверть часа, как из ведра. Грозовой фронт пришел раньше, чем он ожидал. – Вы чего мне тут горбатого лепите, клоуны?!

– Нет в мастерской ни буя, Леонид Львович, оправдывались головорезы.

– Как это, нет? – удивился Огнемет.

– Одни пустые бочки стоят, – доложил Копейка. – Бензин вытек на х….

– Куда вытек? – переспросил Витряков, кусая губу.

– Кто-то нарочно дырки проковырял, Леонид Львович.

– Нарочно? – поднял брови Огнемет.

– Ну да. В мастерской бензина на пол натекло – по щиколотку. Если пыхнет, от дома – одни, б-дь, головешки останутся…

А где сам Жорик? – перебил Витряков, который, валяясь под завалом, а затем, шлепая пешкодралом Бог знает сколько километров, немного отстал от жизни. Потерял драйв, как любят выражаться современные журналисты и политики, нахватавшиеся западных слов, как попугаи. Нарочно проковыряли, ну надо же? Огнемет не верил своим ушам. Товарищу Сталину в каждом углу мерещились вредители и диверсанты, за что историки эпохи Перестройки приписали ему паранойю. Огнемет подумал, что и ему, возможно, со временем поставят аналогичный диагноз. Если он, конечно, сумеет прославиться на уровне дядюшки Джо. [90] Прозвище, данное И.Сталину У.Черчиллем. За глаза, естественно.