Екатерина Волкова - Несчастный случай

Аня принюхалась — от Мышки пахло «Опиумом».

Они попрощались с куратором, который пожелал им успеха. После того как стеклянные створки автоматически сомкнулись за ними, Аня с досадой выяснила, что билеты он приобрел им в экономический класс.

Это означает, что четыре часа ее ноги будут упираться во впередистоящее кресло.

Матросов никогда бы себе такого не позволил. Если куратор решил сэкономить немного чужих денег за счет проекта «Ночная аптека», он мог бы предупредить заранее, дать ей возможность оплатить разницу.

Аня не любила летать. От перепадов высоты у нее сохла и шелушилась кожа, закладывало уши, начинали ныть суставы. Ни о какой ясной голове или свежем цвете лица по месту прибытия речи быть не могло.

В первые сутки после полота ее обычно мучила бессонница, легкая депрессия из-за страха высоты.

Но если уж она решилась лететь, то согласна была делать это в обстановке максимального комфорта.

В бизнес-классе она могла бы превратить свое кресло в кровать, получить темную повязку на глаза, укрыться своей мягкой шерстяной шалью и вздремнуть. И быть уверенной, что никто ее сон не потревожит, даже если самолет вдруг начнет падать.

Но Иван Иванович сделал выбор за нее и приходится только смириться.

— Ты не подумай, что я расспрашивала специально того забавного тощего дяденьку о тебе, — произнесла Мышка через пять минут, как их самолет оторвался от земли и начал набирать высоту. — Он сам рассказал мне, где ты работаешь и зачем летишь в Амстердам.

Аня ожидала приступа боли в ушах, поэтому слушала Мышку рассеянно.

— Но из его болтовни я поняла наконец, зачем ты взяла меня с собой в эту поездку, — продолжала Мышка, пытаясь рассмотреть меняющуюся картинку за окном.

— И зачем, по-твоему?

— В качестве ученой говорящей обезьянки, правда? — Мышка рассмеялась счастливым смехом.

Аня кивнула. Ее обезоружил Мышкин смех.

— Ты не бойся, я не обижаюсь, — в Мышкином голосе Аня действительно не могла различить никаких признаков обиды или уязвленного самолюбия.

— Прекрасно.

— Если большим людям надо говорящую обезьянку — сделаем. На несколько раз — по часу в сутки — меня хватит. Хорошо, что ты меня взяла, лучшей обезьянки — порядочной, послушной — тебе не найти.

Аня не сдержала тихого смеха. Ей захотелось понять, куда клонит Мышка. Но она ничего не смогла прочесть на ее лице, кроме безмятежности и ленивого любопытства — что там происходит за бортом самолета. Глаза ее были полуприкрыты веками-.

Самолет набрал нужную высоту и вынырнул из-за плотной пелены серых зимних облаков. Солнце ударило в окно, напоминая, что оно все-таки существует. Аня с тоской посчитала, сколько еще ждать солнечных дней — январь уже не в счет, затем пронизывающий, ветреный февраль, сырой март, грязь под ногами в апреле.

Мышка рассказывала, как она боролась со своей привязанностью к героину, которая чуть было не взяла верх. Как родители запирали ее, но она убегала через окно. Они почти что сдали ее на принудительное лечение, когда выяснили, зачем она таскает деньги у папы из бумажника. Как она решила устроиться на высокооплачиваемую должность проститутки по вызову — Мышка так и выразилась, — чтобы всегда иметь в кармане пару-другую сотен рублей на дозу.

Но Гриша ей не позволил и уговорил самой лечь в больницу. В больнице ей кололи сульфазин, после чего у нее сутки выворачивало суставы и она не могла управлять своим телом. Она кричала от боли и санитары били ее мокрыми полотенцами, чтобы не оставлять синяков. Она никогда не думала, что мокрые вафельные полотенца — это так больно. Но сбежать оттуда она не могла. Зато теперь она даже не смотрит в сторону героина.

Но если бы Мышке сейчас предложили тот же выбор, она бы лучше сдохла, как шлюха от передозировки под забором интуристовской гостиницы, чем вернулась в ту больницу.

Потом отец перевел ее из психушки в хорошую загородную больницу, и там ее кормили реладормом и феназепамом.

И вообще, опиаты не для нее, они угнетают. Вот стимуляторы или психоделики…

— Почему ты не обратилась тогда ко мне в аптеку? — поинтересовалась Аня.

Она была шокирована. Мир Мышки казался ей полной фантастикой. Зарабатывать проституцией на героин. И самое удивительное — Мышка говорила об этом совершенно спокойно, как о норме.

Может быть, Аня не заметила, как нормы изменились. Может быть, это она теперь выглядит несовременным уродом в семье. А ведь их с Мышкой разделяла не такая уж большая разница в возрасте.

— Да ты что, серьезно? Ты хочешь посоветовать мне в случае чего обратиться в твою аптеку? — Мышка расхохоталась, откинувшись на спинку кресла.

— А что здесь особенно смешного? — не поняла Аня.

— Ты не понимаешь? — В хохоте Мышки послышались истерические нотки.

— Ребята, которые попали в похожее положение, получают справку в своем отделении милиции и могут бесплатно обслуживаться у меня в аптеке. Я не предлагаю тебе зацикливаться на наркотиках, но зачем пренебрегать заменителями? Ты избавляешься от ломки и одновременно постепенно отвыкаешь. Никаких мокрых полотенец.

— Да пусть лучше это будут мокрые полотенца, чем… Вы что, действительно не знаете, зачем городу ваша аптека? Все эти ребята, похожие на меня, — они все на крючке. Они стукачи, их используют как мясо, для грязной работы — послать с микрофоном, приклеенным к животу, на встречу с дилером или провоцировать товарищей продать им что-нибудь. Вынюхивать, собирать слухи о новых препаратах. Никто из этих ребят уже не живет своей жизнью, да и вообще долго не живет. Их быстро выкупают.

— Что значит «выкупают»?

То, что рассказала Мышка, прозвучало для Ани как гром среди ясного неба. Вот тебе и прогрессивная гуманитарная затея на благо современного общества. Отечественные чиновники по старой привычке немного подкорректировали европейское изобретение.

На этом фоне даже «жучки» в Аниных телефонах не выглядели таким вопиющим нарушением прав человека.

— «Выкупают» — значит разоблачают. Если наркодилер, который дорожит своей карьерой, заподозрил кого-нибудь из цепочки в сотрудничестве с милицией, этот человек долго не проживет. Такая печальная история. Я не ожидала, что вы не в курсе. Хотя должна признать, что вы не выглядите кровожадным монстром.

— Спасибо. — Аня безрадостно кивнула и поежилась. В салоне похолодало.

— Ваша аптека — это страшный сон, пугало, ночной кошмар всех моих знакомых. Я имею в виду тех моих знакомых, что не пренебрегают препаратами, которые расширяют кругозор. Я думаю, многие из них скорее сядут в тюрьму и будут там ломаться даже без помощи аспирина, чем станут клиентами вашей аптеки.

«Вот так живешь-живешь, — подумала Аня и укрыла зябнущие колени шалью, — а потом от случайного знакомого узнаешь, что жизнь прошла мимо».