Екатерина Волкова - Несчастный случай

Стюардесса принесла курицу, вареный рис и чай из пакетика. Аня отказалась в пользу Мышки.

Мышка расправилась с двумя порциями за пять минут, хотя была худа, как выздоравливающий после тифа. Вся Мышкина энергия уходила на возвращение к жизни после очередной дозы галлюцинаций.

Аня почувствовала, что от неподвижности и холода ноги начинают затекать.

Один знакомый пилот рассказывал ей жутковатую историю о том, как он пилотировал самолет в новогоднюю ночь. Сразу после полуночи самолет начало кренить, словно в бортовом оперении возникли неполадки. Пилот попросил стюардессу успокоить пассажиров. Когда она вошла в салон, то увидела, как пассажиры всех классов, придерживая друг друга за талии, отплясывали из конца в конец самолета летку-енку.

Когда они приземлились в аэропорту Шимхол, за окном стояла темень, которую разнообразили сигнальные огни на взлетно-посадочной полосе. Температура воздуха, как сообщила стюардесса, — плюс пять. Бабье лето какое-то посреди зимы.

За полчаса до посадки самолет начало болтать — они попали в полосу дождя. Дождь моросил в стекла и тогда, когда шасси самолета коснулось земли.

Их утомленные полетом понурые спутники разбредались неспешными тенями от трапа, присоединялись к группкам собравшихся на аэродроме встречающих, затем исчезали в здании аэровокзала.

Аня бросила незаметный взгляд на Мышку. В сумерках ее лица почти не было видно, однако Ане показалось, что перелет совершенно не утомил Мышку. Ее не удручали ни перепады температуры, ни сыплющаяся с чужеземного неба унылая смесь снега с дождем.

Быстрые глаза Мышки сверкали и юрко перебегали из стороны в сторону. Сигнальные огни отражались в них. Мышка вернулась в город вечного эйфорического праздника, каким был для нее Амстердам. В огоньках под ее ресницами было что-то хищное, радостно-преступное. Наконец она остановила взгляд впереди себя, и Аня посмотрела туда же.

Всеми цветами радуги прямо перед ними переливался аэровокзал.

— Лучший город в северном полушарии, — сказала Мышка, облизнув губы, и повела рукой в сторону пылающих рекламных призывов, сделанных на незнакомом Ане языке.

Аня не могла разделить со спутницей этой радости — полет, как и ожидалось, утомил ее.

Аня поискала глазами и быстро нашла своих старых знакомых голландцев, тех самых, которые были у нее в Москве с инспекцией, а затем веселились на дне рождения. Настолько старых, что они познакомились еще до гибели Толика.

«Крис и Питер», — легко вспомнила Аня, но затруднилась определить, кто из них кто.

Они стояли вдвоем под одним огромным пузатым зонтом чуть поодаль — двое молодых мужчин в трепещущих на ветру кремовых плащах — один рост, один размер.

Позади Криса и Питера топтался парень в выцветших до белизны джинсах и с обвислыми от сырости усами. Пока Аня представляла Мышке Криса и Питера и наоборот, парень смотрел в сторону и не принимал в приветствиях никакого участия. Он стоял с видом человека, который здесь не по доброй воле, однако сохраняет независимость.

Крис и Питер говорили по-русски, забавно пришепетывая и смягчая твердые согласные, так что Мышка все время невежливо хихикала. Аня предложила им перейти на английский, но они твердо настаивали на своем русском. Действительно, глупо не воспользоваться случаем и не попрактиковаться в русском языке, если на нем говорят люди, которые распоряжаются частью твоих денег.

Когда церемония встречи закончилась, Крис и Питер временно откланялись, пообещав зайти через два часа за гостьями в гостиницу и обрисовать им планы на ближайшие несколько дней.

Как только Крис и Питер повернулись к гостьям спиной, парень в джинсах взял с движущейся ленты Анин чемодан и протянул руку за Мышкиным рюкзаком. Но та опередила его, схватила рюкзак и спрятала его за спину. Парень даже бровью не повел.

Он молча пошел к выходу, Аня и Мышка последовали за ним. Когда они снова оказались под мелким дождиком, парень в джинсах указал на черный, весьма представительного вида «мерседес».

Мышка забралась на переднее сиденье, опустила стекло и высунула голову наружу, пожирая глазами красоты голландской столицы, жемчужины Северного моря. Аня села сзади, ей было не до красот. Ее все еще мучила боль в ушах.

— Госпожа Снежкова, будьте любезны, попросите вашу спутницу, чтобы она пристегнулась, — неожиданно сказал шофер-сопровождающий.

Он произнес это чисто, без малейшего акцента.

Мышка послушно пристегнулась. Она уже начала, видимо, входить в роль говорящей обезьянки.

Не будь Аня так измотана, она бы обязательно поинтересовалась, где этот угрюмый голландец-шофер выучился так отлично говорить по-русски.

Он — потомок русских эмигрантов, которые в доме разговаривали только на родном языке. Учили его русскому по Толстому и Чехову. Теперь он сам обучает русскому Криса и Питера.

Или пусть будет урожденным петербуржцем, художником, который продал сюда пару картин — виды на залив — и решил остаться. Он мог сбежать сюда еще в старые времена, проехав через границы в багажнике у своего друга-дипломата. В том же багажнике лежали его картины. На память о своем бегстве он не снимает джинсы, в которых лежал в багажнике.

Нет, пусть будет простой главный инженер алмазодобывающей шахты из якутской глубинки, который женился на богатой подданной королевства Нидерланды, владелице ювелирной мастерской. Женился по любви, но потом разлюбил ее, бросил и устроился шофером. Бросил, потому что она ничего не понимала в его картинах, любила только свои бриллианты. Ах нет, он же простой инженер.

Или пусть лучше будет шпионом-недоучкой — его натаскивали в голландской академии разведки на русского шпиона, но вышибли за хроническую неуспеваемость. Теперь он простой шофер. Поэтому, наверное, такой сердитый.

Анины фантазии были прерваны у входа в гостиницу.

— Пожалуйста, госпожа Снежкова, — произнес шофер, стоя перед открытой дверью в коридоре, — теперь вы можете отдыхать. Боссы будут в двадцать ноль-ноль. Сейчас девятнадцать ноль-пять.

— Не через порог, — пробормотала Аня, сонно слоняясь по номеру.

— Простите? — Парень поднял на нее мало что выражающие глаза.

— Ничего, — ответила Аня устало, — спасибо.

Она остановилась посреди просторной гостиной сдвоенного номера. Две двери по бокам вели в спальни, у каждой спальни было по двери в ванную. И одна общая гостиная, в которой можно при желании устраивать новогодние балы на пятьдесят приглашенных.

В дверях одной из спален сейчас, облокотившись на косяк, стояла Мышка.

— Завтра трудный день, — продолжал парень не уходя. Он стоял перед дверью как часовой. — Отчетный доклад, потом праздничный обед в офисе фонда.