Георгий Ланской - Мнемозина

— Вчера смотрел выступление нашего министра здравоохранения, — с отвращением произнес он. По-моему, он окончательно свихнулся. Между делом он говорил о серийных убийцах, делая прогнозы, что с ними делать.

— И что же он предлагает с ними делать?

— Сказал бы что, да не хочу выражаться. По его мнению, их можно вылечить. Взрослый, твою мать, пожилой человек! Вылечить! Маньяка! На Запад все оглядываются, гуманисты хреновы! А вдруг на нас там не так посмотрят или, чего доброго осудят за то, что мы пустили пулю в башку волку, зарезавшему шесть женщин. Ты в курсе, сколько народу у нас ежегодно убивают серийные убийцы? А циферки страшные, между прочим. Это почти десять человек в день. И это не по Москве, Ванька! Это по всей стране! Только всем плевать, мы же не хотим сеять панику, да? Только когда у нас на районе появляется очередной Чикатило начинаем орать и махать руками: ату его! А все остальные, Вань? Те, кто режет людей тихой сапой и не попадается?

Он жадно отхлебнул из бутылки, косо поглядел на притулившегося за соседним столиком забулдыгу и продолжил:

— Сейчас только в Москве таких убийц — не меньше двухсот. Не меньше, Вань! А, может больше! При этом восемь из десяти — москвичи или славяне, и только двое — приезжие из других стран, и еще — что самое ужасное — двоих из десяти никогда, слышишь? Никогда не возьмут с поличным, потому что эти твари хитрые! В мое время было проще, а сейчас они насмотрелись фильмов, начитались книг, и их хрен выловишь! Знаешь, кто они? Большая часть — забитые, задерганные мужики, убогие задроты, которые не могут себя реализовать в жизни и вымещают бешенство на слабых. Забудь о Ганнибале Лекторе и всех киношных красавцев. Девять десятых этих ублюдков — уроды, которым не даст ни одна баба. И никто на них не подумает, именно потому что они — убожества. Мы сами плодим их. Мы превратили убийство в товар, и они откладывают в нас личинки и жрут изнутри, как трупные мухи…

Я молчал, и, кажется, молчал весь бар, слушая, как моя распаляющийся шеф изрыгает проклятия. Мне не хотелось его прерывать, поскольку в этой ярости я находил странное успокоение, осознание, что не один.

— Я бы мог тебе сказать, что в мое время такого не было, — с горечью сказал Базаров. — Но это чушь. Было. Всегда были овцы, и всегда были волки. Двадцать, тридцать лет назад их было так же тяжело искать и ловить, укладывать в голове, что человек на такое способен. Но сейчас — совсем другое дело. Мы стали друг другу чужими, отдалились, спрятались за гаджетами-хренаджетами, телефонами и дверными глазками. И когда появляются эти уроды со своими ножами и бритвами, мы делаем вид, что не слышим. А они тоже обновляются. Их инстинкты острее наших, иногда у них даже больше возможностей. Они уже умеют убивать и почти не оставлять следов, несмотря на все наши технические приспособления, анализы и экспертизы. Потому что мы — глупы, и те люди, которых они убивают — глупы, потому что не хотят понимать происходящего.

— Хочешь сказать, что мои жена и сын были глупы? — спросил я в тихой ярости. Базаров похлопал меня по руке.

— Ну, конечно. И они, и ты. И все наше поганое общество во главе с министром здравоохранения, которые считает, что выродков можно лечить. Только бешеных псов не лечат, Вань. Их отстреливают. И я надеюсь, что мы рано или поздно найдем Чигина.

Базаров помолчал, а потом, наклонившись над столом, тихо произнес:

— Если ты найдешь его первым, стреляй. И не думай о последствиях. Считай это моей индульгенцией. Главное, не дай ему подойти со спины. Они страсть как любят — нападать сзади, шакалье поганое. Очень им это нравится, прыгать на спину, когда ты совсем не ждешь.

Несмотря на нападение, я отправился в суд, где произошло нечто странное. Мое разбитое лицо, которое я безуспешно пытался привести в порядок при помощи старого тюбика тонального крема и пластыря, произвело удивительное впечатление и на судью, и на моего оппонента. Истцы начали нервничать, несли откровенную чушь. Судья, видя, как дергается противная сторона, вдруг переменил свое мнение и неожиданно вынес решение в нашу пользу, от чего мой клиент обалдел и в коридоре долго тряс мне руку. Я поспешил охладить его пыл, предупредив, что будет еще кассация, но невероятный успех так восхитил горе-предпринимателя, что он ничего не стал слушать, потащил меня в магазин, где купил самую дорогую бутылку коньяка и всучил мне, со словами, что теперь будет меня всюду рекомендовать.

Из суда я без предупреждения поехал к Рокотовым. Мне хотелось застать их врасплох и побеседовать, хотя на откровенность я уже не надеялся. Мои наниматели не хотели открывать свои секреты, а мне нужно было знать, каких тайн я не могу касаться.

Дверь открыла Леля и слегка сжала губы, увидев мое лицо. Мне показалось, что она или собиралась уходить или только что вошла, поскольку униформы на ней не было.

— Вас ожидают? — спросила она вместо приветствия. Голос звучал неприветливо.

— У меня нет времени согласовывать свои визиты, — невежливо ответил я. — Так что будьте любезны, сообщите о моем приходе.

— Хозяев нет, — отрубила Леля.

— Тогда я сяду вот тут на ступени и подожду их прихода, — парировал я. — Или, может быть, вы пустите меня внутрь? Кстати, ваш шеф велел звонить в любое время дня и ночи, если мне потребуется помощь или возникнут вопросы.

— И что?

— И они возникли.

Я сверлил ее взглядом, пока она нехотя, не открыла дверь.

— Я доложу, — скупо сказала она и вновь бросила на мое лицо беглый взгляд. — Порезались, когда брились?

— Бандитский удар, — парировал я. — Шрапнель.

Она хмыкнула и, оставив меня в холле и не предложив выпить. Видимо, любезность на служащих не распространялась. Я покачался с носков на пятки и огляделся по сторонам. В доме было тихо, только где-то наверху играла музыка, что-то этническое, с флейтами и барабанами. На винтажном секретере стояла женская сумочка, удивительно подходящая под наряд Лели. Недолго думая, я сунул в нее нос и выудил сотовый, недорогую модель. Проверить его содержимое я не успел: на лестнице послышались шаги. Я сунул телефон в карман и, дождавшись прихода Лели, последовал за ней.

В кабинете меня встретила Лара, облаченная в шелковое кимоно. Хозяйка дома выглядела удивительно хорошо, и, похоже, прекрасно это понимала. Несмотря на то, что часы не пробили полдень, у Лары была свежая укладка и умело наложенный макияж. Я даже подумал, что для нее всегда быть при параде — тоже работа. Она тоже удивленно вскинула брови, заметив мое покореженное лицо.

— Господи, Иван, что с вами случилось? — воскликнула она, позабыв поздороваться. Я вежливо улыбнулся.

— Ничего особенного. Издержки профессии. Иногда нас бьют. А господин Рокотов…