Елена Лихачева - Никто не умрет. Часть 1 [СИ]

Понятнее Мулат объяснить не мог. Ивана увидела его среди множества лиц. Узкий разрез глаз с чуть припухшими веками, строгие скулы на продолговатом лице и желтовато-смуглая кожа указывали на его восточные корни. Он смотрел, чуть наклонив голову вперед, словно старался проникнуть взглядом в ее душу. У него был вид человека, знающего что-то важное, что она тоже должна была знать, но по какому-то недоразумению забыла.

— Ой, и правда, написано, — сказала Ивана, улыбка сползла с ее лица.

— Не боись, — успокоил ее Мулат, — У Хана, кроме тебя, есть на кого и что класть. Ты для него слишком ма-аленькая.

— О-о-о, ей стоит бояться, — хохотнул Хохмач, потом понизил голос до зловещего шепота, — Я слышал, он связан с местной мафией. У меня друган в одной шайке шестеркой бегает. Так он говорит, что видел его в обществе бо-ольших авторитетов и те жали ему руку, как ровне. Эта шайка занимается как раз такими маленькими…

— У него черный пояс, первый дан. Я видел, как он кладет противников пачками. А бандюки силу уважают, вот и руки жмут, — возразил Мулат.

— Когда это ты видел? Где? — спросил Лохматый, насмешливо щурясь.

— Ну, не сам лично… Слышал… в туалете.

— А я слышал от верных людей, что он в подпольных боях участвует, на нем бандюки во-от такие «бабки» заколачивают.

Лохматый широко развел руки, показывая количество «бабок».

— Хватит, — взмолилась Ивана, — Я не хочу знать, о чем вы, мальчишки, в туалетах разговариваете. Догадываюсь и поэтому не хочу. Скорее пойдемте куда-нибудь отсюда. Не надо, чтобы этот Хан в меня «втюривался». Я не хочу.

— Все, уже позняк метаться, он идет сюда, — констатировал Мулат, — Нам теперь, что? Убегать от него? Вот смеху будет! Просто пошли его на хрен, если будет приставать.

— Как идет?! Сюда? Прямо сюда? Точно сюда?

Девушке стало неуютно, будто вот-вот с ней должна была произойти неловкость.

— Тогда я одна побежала. Если спросит обо мне, скажите ему, что я очень и очень маленькая. Очень, понимаете? Вот такусенькая.

Девушка показала размер между указательным и большим пальцами, а потом рванулась с места что было силы, при этом подумала, что сейчас тренер по биатлону похвалил бы ее за скорость.

— Эй! Чего это она, правда, испугалась? — Лохматый громко пошкрябал пятерней за ухом.

Парни проводили глазами проходящего мимо Хана. Он скользнул по ним равнодушным взглядом.

— Ты видел глаза этого мачо? Он же ее раздевал при всем честном народе. Вот она и застеснялась. — невесело усмехнулся Хохмач, — Хотя чего ей стесняться. Одежда ее красит не больше, чем ее отсутствие.

Сказал и сам поморщился — шутка получилась недоброй, с пошлинкой.

— Ревнуешь чтоль? — сказал Мулат с легкой издевкой.

— Не больше, чем ты — отпарировал Хохмач и попал в самую точку.

Мулат действительно ревновал. Но не Ивану, а к возможности, которой обладал Хан, чтобы соблазнить любую женщину. Мулат хотел бы так же легко впрыгивать в собственную машину на глазах у самых привлекательных студенток старших курсов и чувствовать спиной их томные взгляды. Но… сейчас он мог довольствоваться только наивным восхищением глупышки Иваны.

Свою кличку Мулат получил за свою экзотическую внешность — это был невысокий смуглокожий парень с расхлябанной походкой и движениями «под репера». На самом деле, никаких негров в его роду не было ни по материнской, ни по отцовской линии. В его жилах бурлила цыганская кровь. В оседлой жизни, к которой приговорен горожанин, его темперамент находил выход в экзальтированных поступках, нарушающих общественный порядок. Он катался по железной дороге на крышах вагонов, уплывал в рейс, спрятавшись в трюме, уезжал с перегонщиками в кузове японок. Его ловили, возвращали домой. Однако в «плохую компанию» не попал, по причине своей несобранности и чувствительности. Он жалел мать, которая очень переживала о будущем сына. Каждый его проступок и последующий привод в участок заканчивался слезами матери и его покаянным «я больше не буду». Его щуплость не была болезненной, но роскошными бицепсами он похвастаться не мог, не тянуло его к спорту. Сверстницы не особенно жаловали Мулата своим вниманием, тем не менее, его огромные черные глаза с длинными густыми ресницами и роскошные кудри снискали ему благосклонность среди дам более зрелого возраста. О своих любовных похождениях Мулат намекал всегда очень прозрачно, с небрежностью пресыщенного донжуана, но непременно намекал, как только получался удачный момент. Секс и половые отношения его очень сильно интересовали. Но только не в отношении Иваны. К ней он испытывал братские чувства.

— Женш-шины, — сказал он, заключив в это слово все свои сомнения по поводу женской адекватности.

Хохмач промолчал, ничего смешного в голову не приходило, а на языке вертелась очередная пошлость.

— А что это мы стоим, скучаем? Может, по пиву, раз уж у нас теперь мальчишник? — предложил Лохматый, — В общежитие к портнихам можно сходить.

— Тогда уж лучше в баню, — сказал Хохмач, — там мочалки получше.

— Чем меньше женщину мы больше, тем больше лучше она нам, — проговорил Лохматый, мелко трясясь от смеха.

Свое прозвище Лохматый получил за то, что его волосы были постоянно растрепаны. Но не потому что он не причесывался. Так уж росли волосы — пачками и в разных направлениях. Если бы Лохматый стригся наголо или хотя бы под бобрика, то этот фантастический переполох на голове можно было бы изучить более детально и, возможно, найти в нем закономерность. Но никому такое желание не пришло в голову, а Лохматый очень не любил парикмахерские. Тем не менее, когда длина лохм достигала плеч и волосы начинали щекотать шею, Лохматый отсекал лишнее собственноручно. Но только настолько, чтобы не открывать полностью рябоватые щеки и лоб, маленькие глаза неопределенно серого цвета и длинный горбатый нос. Он не был красив, и знал об этом. Его тощую нескладную фигуру скрывали мешковатые одежды, а отсутствие красноречия в общении с друзьями и преподавателями он удачно компенсировал хорошей памятью. Когда ему нечего было сказать, он цитировал. А вот кого и что — он не смог бы ответить.

— Плагиат, — возразил другу Мулат.

— От такого слышу, — парировал Лохматый.

— Значит, по пиву? — резюмировал Мулат.

— Нет, сначала — за мочалками. — сказал Хохмач, усмехаясь.

Гогоча и подначивая друг друга друзья двинулись в сторону общежития текстильного техникума.

Вместе с наступлением темноты в их старый дом приходили подозрительные шорохи, шелесты и скрипы. В детстве эти звуки ее сильно волновали. Вечером, после долгих прощаний, которые девочка каждый раз устраивала своей тете перед тем, как лечь в постель, когда она оставалась в своей комнате одна, она затаивала дыхание и начинала чутко прислушиваться. В ночном шелесте за окном, в неожиданном скрипе старых рассохшихся половиц ей чудились осторожные шаги и шорох одежды, а в щель полузакрытой двери ей виделись скользящие мимо тени. Она напряженно всматривалась в сумрак комнаты, ждала, что вот-вот в комнату впорхнет фея и предстанет перед ней в светящемся платье с волшебной палочкой в руке.