Рашид Кешоков - По следам карабаира

В управлении Жунид получил не слишком подробные, но достаточно определенные сведения о Салиме Суншеве. Старик действительно жил в Тамбуково. Звонить не пришлось. В прошлом Суншев судился, как барышник и скупщик краденого скота, отсидел свой срок и вот уже год, как ни в чем не был замечен. Работал подсобником на недавно закончившемся строительстве колхозной ГЭС.

Начальник сам предложил Жуниду и Вадиму машину для поездки в Тамбуково и, узнав, что в пригородном селении, в пяти километрах от Нальчика, живет семья Шукаева, дружески посоветовал ему проведать родных, тем более, что это по дороге, а утром отправляться в Тамбуково. Суншев за полдня никуда не уйдет.

Если бы Жунид знал, как обернутся дальнейшие события и что может произойти за эти полдня, он отложил бы поездку к семье!

Шофер попался словоохотливый и болтал с Дараевым, а Жунид молчал, рассеянно вслушиваясь в их разговор. Мысленно он был уже дома.

Своего отца, мать, брата и сестер он не видел два года. Как-то они живут? Мать, наверно, совсем постарела…

Семья Шукаевых принадлежала к числу тех счастливых кабардинских семей, верных национальным традициям, где родители смотрят на каждого вновь родившегося ребенка, даже если живется им трудно, не как на лишний рот, а как на продолжателя рода, как на будущего человека, который обязательно прославит свою фамилию. Два брата и пять сестер, кроме отца с матерью, садились к очагу в небольшом турлучном домике Шукаевых. И с детства между ними царили» дружба и взаимное понимание.

Жунид был старшим и, как издавна повелось у горцев, самым уважаемым в семье. Его примеру следовали остальные, к его советам прислушивались. Но положением своим он никогда не злоупотреблял.

Отец Жунида, потомственный коневод, весь свей век трудился и воспитал детей в духе несложной, но справедливой морали, которая вся умещалась в рамки мудрой пословицы: «Береги честь смолоду».

Постигнув уже при Советской власти азы грамоты, Халид Шукаев видел честь и славу своих детей в ученье. И всех сумел «вывести в люди». Среди братьев и сестер Жунида были врач, учительница, агроном. А младшие еще учились в городе - в ЛУГе, как называли тогда Ленинский учебный городок. Сейчас старики, скорее всего, жили одни: из писем отца Жунид знал, что одна из сестер в командировке, а другая приезжает только, на каникулы, она учительница и живет с мужем в другом селении.

…Прежде чем выехать на шоссе, они остановились возле старенького кирпичного здания вокзала, где оставили свои немудреные пожитки. Приезжая домой, Шукаев никогда не забывал о подарках. Отцу - четверть хлебной водки, к которой он не то чтобы имел особое пристрастие, но предпочитал всем иным напиткам, исключая разве что медовую кабардинскую махсыму, матери - большой флакон одеколона и шерстяной платок, сестрам - отрезы на платья, брату - городские туфли, книги и недавно появившуюся в продаже, но еще дефицитную наливную ручку. Словом, никто не был забыт.

- Волнуешься? - участливо спросил Дараев, когда, проехав по обсаженной тополями дороге к мосту, они поверну ли на проселок.

- Понимаешь, - простодушно ответил Жунид. - Каждый раз, как приезжаю, - волнуюсь… Мать уже немолода… да и отец тоже. Хотя оба они крепкие, на здоровье не жалуются…

Дараев вздохнул с затаенной завистью. Жунид тотчас же понял состояние своего товарища, который вырос без родителей, и сконфуженно сказал:

- Они тебе понравятся, вот увидишь.

…Селение было небольшое, дворов на сто или чуть больше. Машина остановилась возле чисто выбеленного домика с навесом, разделенного на две половины. В левой жили старики, в правой - молодые и гости, в которых у Халида Шукаева никогда не было недостатка. Недаром старик любил повторять, добродушно усмехаясь в усы: «Если у тебя нет гостей, плоха твоя судьба».

Вокруг дома тянулась изгородь из жердей акации. В глубине двора стояли коровник, курятник и небольшой плетеный ду [30] Ду (каб.) - хранилище для початков кукурузы. под кукурузу.

На шум мотора вышел высокий худой старик в черкеске и коричневой барашковой папахе. Он сразу узнал сына, но не бросился, всплеснув руками, ему навстречу, как ожидал Вадим, наблюдая их встречу, а остановился, исполненный достоинства, поджидая, пока подойдет сын. Они обменялись сдержанным рукопожатием, и Жунид тотчас же обернулся, подозвав Вадима и шофера и представляя их отцу.

Халид поклонился и протянул Дараеву руку.

- Салам алейкум, дорогой гость, - с едва уловимым кабардинским акцентом сказал он. - Мой дом - твой дом, друг моего сына - мой друг. - Потом пожал руку шоферу и пригласил всех в комнату.

Здороваясь и глядя в глаза старика, Вадим все понял. Внешняя холодность встречи вовсе не означала, что отец недоволен приездом сына. В глазах у Халида блеснули слезы радости. Но, верный стародавним кабардинским обычаям, он не должен был обнаруживать своих чувств при посторонних. То же самое повторилось и в доме, когда появилась мать. Она подавила светящуюся в глазах нежность к сыну и только ненадолго прижалась седой головой к грубому сукну его пальто. И тут же смущенно отпрянула, бросив извиняющийся взгляд на мужа.

Когда закончилась веселая церемония раздачи подарков, прерываемая восклицаниями и одобрительными возгласами, мать исчезла на кухню стряпать, а мужчины уселись в комнате на тахте и на стульях - вести свой мужской разговор. Хозяин из уважения к гостям говорил по-русски, ни разу не позволив себе перейти на кабардинский язык.

Из младших Шукаевых дома оказался только Аубекир, колхозный агроном, очень похожий на старшего брата, разве что немного плотнее его.

Кунацкая, в которой они сидели, была обставлена просто, но уютно. У стены - тахта, над ней - ковер, увешанный оружием, в углу, у небольшого окна, до половины задернутого белой занавеской, - шкаф для посуды, этажерка с книгами и журналами, над ней - круглый черный репродуктор, посредине комнаты - прямоугольный стол и венские стулья.

Говорили об урожае, о том, что нынче хорошо уродила кукуруза, о стаях лошадей, которых выращивает местный конезавод, о ценах на рынке, о пуске гидроэлектростанции в Тамбуково.

А потом последовало угощение. Да какое! Вадим Дараев еще ни разу в своей жизни столько не ел и не пил. Между прочим, он впервые попробовал гедлибже [31] Гедлибже - кабардинское национальное блюдо - курица, жаренная в сметане. и пришел в восторг от этого «гениального», как он выразился, изобретения кабардинской кухни.

Запомнился ему и торжественный ритуал в конце пиршества, когда тамада [32] Тамада - старший на пиру, за столом. (конечно, им был Халид) встал и принялся священнодействовать над блюдом с только что поданной к столу бараньей головой. По неписаным застольным законам голову следовало разделать таким образом, чтобы каждый из гостей получил свой кусок с добрым и непременно символическим словесным напутствием от тамады. Напутствие это никак невозможно было приготовить заранее или заучить на все случаи жизни. Никогда ведь не знаешь, кто сегодня придет к тебе в гости. А то, что уместно сказать одному, совсем нелепо может прозвучать для другого. И в обязанности тамады входило умение импровизировать.