Жанна Бочманова - В одну реку дважды [СИ]

— Мне уже есть восемнадцать.

— Ну, слава богу, а то уж я испугался…

— Я пить хочу.

— Конечно, я сейчас.

Я посмотрела ему вслед, под гладкой загорелой кожей рельефно перекатывались бицепсы, трицепсы и прочие мышцы. Офигеть! Он вернулся со стаканом, в котором пузырилась прозрачная жидкость.

— Аспирин, — пояснил он.

— Спасибо, — я выпила, откинулась на подушку и закрыла глаза. Как ни странно, в голове прояснилось, и колокольный звон утих. Я села и покрутила головой, проверяя, не вернется ли он опять. Но ничего такого не произошло. Осторожно встав с кровати, я прислушалась — на кухне гремела посуда. Ага, следующий этап — кофе в постель. Где же тут ванная? Как будто услышав мои мысли, он крикнул: «Налево, первая дверь».

Я прошмыгнула в указанном направлении и, первым делом, бросилась к зеркалу. Удивительно, но лицо было, хоть и бледным, но абсолютно чистым. Открыла кран. Звук льющейся воды вызвал новое воспоминание: вчера я принимала душ. На стенке висел махровый халат. Недолго думая, я напялила его и почувствовала себя гораздо увереннее. По кухне разливался кофейный аромат, ночной незнакомец сидел за столом и мастерил огромный бутерброд. Так, понятно — кофе в постель не будет. Увидев меня, он махнул бутербродом:

— Садись завтракать, кофе готов.

Я присела и стала разглядывать своего визави. Тот увлеченно мазал булочку какой-то гадостью, не обращая на меня никакого внимания. Мокрые волосы, откинутые назад, черные и чуть волнистые, открывали большой гладкий лоб. Рельефные губы, тонкий нос с горбинкой. В лице просматривалась легкая асимметрия. Он поднял глаза. Вчера они показались мне карими. Нет, они были не карие, скорее желто-зеленые, какие-то очень хищные глаза, они, наверное, подошли бы какому-нибудь жутко плотоядному зверю в саванне. Очень опасные глаза, с тоской подумала я. Сейчас эти глаза смеялись, в них искрились желтые веселые точки.

— Осмотр закончен? — спросил он и протянул мне бутерброд.

Я вздохнула и сокрушенно покачала головой:

— Удивительно, но я даже не помню, как тебя зовут.

— Ничего удивительного. Это не страшно. Меня зовут Эрик.

Я кивнула и вдруг похолодела — чего еще из того, что было ночью, я не помню? Кофе (невероятно горячий и терпкий) я выпила, съела этот огромный сандвич, и почувствовала себя почти человеком. Почти, потому что, запоздалое раскаяние уже завладело моей душой. Мне было мучительно стыдно: переспать с первым встречным французом, да мало того, еще и не помнить об этом. Так, бежать без оглядки и забыть все как страшный сон. Хотя, сказать честно, уходить мне никуда не хотелось. Чем больше я смотрела на него, тем больше он мне нравился.

Неправильные черты лица, эти странные глаза, выпуклая мускулатура и прочее… Черт возьми, да это же просто проекция моих детских грез. В детстве, начитавшись пиратских романов, я начала мечтать о таком вот корсаре, грозе морей и океанов. Для полного сходства ему не хватало лишь черного платка на голову. Эрик протянул руку и налил мне еще одну чашку кофе. Потом достал сигареты и протянул мне пачку. Я отрицательно мотнула головой.

— Вчера ты курила.

— Я… редко курю, только когда выпью.

— Что еще ты делаешь редко, только когда выпьешь?

— Что ты имеешь в виду? — я вскинула подбородок и посмотрела на него с вызовом, готовая вспыхнуть от возмущения.

— Не обижайся, я пошутил.

Я поднялась из-за стола:

— Мне надо идти.

Войдя в комнату, я остановилась в нерешительности. Где же одежда? Может память все же вернется? Эрик подошел сзади и положил руки мне на плечи, шепнув в ухо: «Твоя одежда в шкафу». И действительно, все висело там, аккуратно так, на плечиках. Схватив джинсы и джемпер, я поплелась в ванну, закрыла дверь на защелку и прислонилась лбом к холодному кафелю. Что же такое со мной вчера случилось, что я, не раздумывая, бросилась в такую авантюру? Надо сказать, опыта общения с мужским полом у меня почти не было. А вдруг я вчера сделала какую-то ляпу? Идиотка! Когда я вышла из ванной, Эрик уже облачился в джинсы и белую футболку, которая все равно не могла скрыть великолепную мускулатуру, и я лишь вздохнула, нерешительно потоптавшись в дверном проеме.

— Пойдем? — спросила я.

— Подожди, — он взял меня за руку, усадил на кровать и спросил, глядя в глаза, — Послушай, может быть, я что-то сделал не то? Я вижу, ты сердишься на что-то. Я не хочу тебя отпускать так…

Я помолчала, собираясь с духом, вздохнула и, глядя прямо в его чудные глаза, выдавила:

— Я не сержусь. Просто мне очень стыдно. Я ничего не помню. Я не помню, что мы делали ночью. Если ты думаешь, что для меня привычно спать с незнакомым мужчиной, то ты ошибаешься. Я много выпила, обычно я не пью так много. Я, вообще, не пью…

Тут Эрик взял меня за руки и тихо засмеялся:

— Господи, я об этом не подумал. Ничего у нас не было. Сначала ты залезла в душ, потом потребовала пижаму. Пижамы у меня нет — я дал тебе футболку. Пока я вешал твою одежду в шкаф, ты уже спала, прямо поперек кровати. Я уложил тебя и тоже уснул. Тут. — Он показал рукой на широкое мягкое кресло.

Пару мгновений я смотрела на него, а потом засмеялась. И он тоже засмеялся. Мы смотрели друг на друга и смеялись. Эрик сел рядом, обнял меня за плечи и как-то дружески потрепал по голове, потом чмокнул в висок и спросил:

— Ты видела когда-нибудь Парижские крыши? Пойдем, я покажу.

Через узенькую дверцу, мы вышли на крышу. Там было что-то вроде терраски. Вид сверху был просто потрясающий.

— Это, кажется, называется мансардой? Такая квартира?

— Да, это знаменитые Парижские мансарды — пристанище поэтов и художников Монмартра.

— Ой, так это Монмартр! — Конечно, мне было трудно его узнать. На карте все выглядело по-другому. А в самолете я хвасталась Вильке, что пройду по Парижу с закрытыми глазами. «Топографический кретинизм», — определила та мои плутания в трех соснах.

— А ты художник или поэт?

— Я — историк. — Он повел выпуклым плечом. — А ты кто, прелестная школьница?

Я зарделась: в его устах французское «La belle ecolliere», звучало как-то неимоверно эротично.

— Я студентка. Приехала с группой, по обмену. Вы к нам, мы к вам.

— Надолго?

— На две недели — обреченно вздохнула я.

Он обнял меня и сказал: — Две недели — это иногда очень много.

«И очень мало», — подумала я.

— Ну, как все прошло? — спросила меня Вилька, когда я все-таки попала домой, то есть, в кампус. Странно, я думала, она будет ругаться, и обзывать меня безответственной дурой. Я даже немного обиделась за такое безразличие к моей персоне. Сотовый у меня к вечеру совсем сдох, но, когда я его включила, пропущенных звонков не было, то есть, меня даже никто и не искал.

— А чего такого? — удивилась она. — Тебе, чай, не пятнадцать, вполне взрослая самостоятельная девочка. И потом — твой Бельмондо произвел на меня вполне благоприятное впечатление.