Сергей Романов - Закон стаи

В Марфино они вернулись за полночь. Теляшин поплелся домой готовить ужин, а Сердюков, превозмогая усталость, все-таки решил заскочить на телефонный узел и дозвониться до города. Ему хотелось услышать голос Леночки, узнать, как она добралась.

Помощница словно ждала его звонка.

— Это ты, Виктор? — сразу спросила она, подняв трубку.

— Я, — ответил он и почему-то замолчал, забыв о том, о чем хотел спросить.

— А я приехала только два часа назад, — чтобы занять паузу, сказала девушка.

С тех пор как они расстались, прошло больше половины суток. Леночка давно должна была быть дома.

— Как два часа назад? — предчувствуя неладное и вспоминая утренний сон, встревожился Сердюков.

— Я опоздала на утренний поезд и пешком отправилась в соседний поселок на автобусную станцию.

— Ты ехала автобусом?

— Нет. На попутке. Теперь угадай с кем?

Сердюков ощутил, как отчаянно забилось сердце. Он уже знал, что француз покинул Марфино утром.

— С Кантона? — спросил он, втайне надеясь, что ошибается.

— Ты умница, Виктор, — ласково ответила Лена, но ему показалось, что в ее голосе нет былой нежности. — Приедешь, я тебе все расскажу. Мы с ним о многом успели поговорить. И о тебе в том числе.

Денис Карлович Бурмистров отказался от встречи с Агейко. После телефонного разговора он решил, что никаких очных ставок не будет. Дипломатично сославшись на занятость, он попросил, чтобы журналист оставил у секретаря заготовленные для интервью вопросы. И теперь листок с грифом областной газеты и двумя десятками, как показалось Бурмистрову, совершенно глупых вопросов лежал у него на столе.

Он взял листок в руки, прочитал первые строки: «Чем вы увлекались в детстве?», «Какой вуз вы окончили?», «Ваша первая предпринимательская удача?», «Как вы стали бизнесменом?», «Были ли у вас примеры для подражания?», «Имеет ли право банкир быть жестоким?»…

— Какая белиберда! — Денис Карлович брезгливо отбросил листок на край стола. Можно было бы вызвать помощника, попросить, чтобы тот ответил на эти вопросы, используя автобиографические и анкетные данные, которые хранились в отделе кадров банка. Он сам когда-то заполнял эту анкету, сам выдумал себе образование и, купив чистый диплом и трудовую книжку, аккуратно заполнял их, согласуя данные о рождении с собственными фантазиями о трудовой и предпринимательской деятельности.

Бурмистров уже потянулся к кнопке селектора, но в последний момент что-то его остановило: неспроста такой умный и опытный журналист, каким считался Агейко, подсунул ему эту дешевку с вопросами. В чем подвох?

— Чем вы увлекались в детстве? — теперь уже вслух прочитал он первый вопрос и задумался. Чем-чем? Мелким рэкетом. Брал под защиту слабеньких одноклассников, отпрысков состоятельных родителей, и за услуги взимал дань. «Какой вуз заканчивал?» Улично-карманный. А первой предпринимательской удачей был сорванный под покровом ночи с дверей табачной палатки замок…

Бурмистров почему-то забеспокоился, достал из кармана футляр с золотой ковырялкой. Уж не пронюхал ли Агейко о его прошлом? Если в руках журналиста компромат, то интервью могло получиться довольно-таки «веселенькое». Все до гениального просто: банальный вопрос, ответ из придуманной анкеты — и постфактум из реального прошлого. В итоге — гром среди ясного неба.

Если он прав, то что грозит ему, Бурмистрову?

Он вытащил ковырялку из футляра, сунул ее в ухо. Нужно предугадать самый неожиданный поворот событий.

«А ведь ничего не будет», — неожиданно понял Бурмистров. За свои былые преступления он уже отсидел. И не только отсидел — сам себе подписал приговор. Как бывшему вору и руководителю преступной группировки. Но об этом знали только самые близкие соратники и друзья, которые, как и он, завязали с уголовным прошлым и перешли в легальный бизнес. Их было немного, кто на последней сходке решил вложить накопленные деньги в собственное дело. Безусловно, разделенный между собой капитал помог друзьям-подельщикам стать удачливыми директорами производственных и торговых фирм, а ему, Бурмистрову, единственному из всех — председателем банка. Но и неудачники среди них тоже оказались: не сумев сделать карьеру в бизнесе, опять принялись за старое.

Конечно, между братвой существовал уговор: не мешать друг другу и под страхом смерти держать язык за зубами. Но если Агейко что-то пронюхал, если какие-то факты попали к нему, то, как предполагал Бурмистров, об этом позаботились бывшие соратники-неудачники. Кто именно?

Он перебрал в памяти несколько человек, которые хорошо знали его прошлое. Но ни один из них не мог подложить ему свинью. И все же, чего бы это ему не стоило, Бурмистров узнает имя информатора. Возможно, при помощи Агейко.

«Были ли у вас примеры для подражания?» — Бурмистров снова впился в бумагу с грифом редакции и недовольно хмыкнул.

— Мягко стелет, стервец! Сейчас я назову ему Толстого с Эдисоном, а он приведет имена пары-тройки авторитетов, с кем прежде имел дело.

Когда-нибудь он расскажет Агейко и как зарабатывали свои деньги уголовные авторитеты, и какую дань вынуждены были платить, чтобы из криминального перейти в легальный бизнес, открыть свое дело. Разве не он, Бурмистров, отстегнул сто тысяч «зеленых» за регистрацию банка? Разве не его дружки по уголовному прошлому вынуждены были сотрудничать с создателями законов, их же и нарушавшими? Агейко мог бы сообразить, что бывшие уголовники еще не самое страшное. Коррумпированные бюрократы в министерствах, отраслевых ведомствах, местных органах управления не меньше, чем уголовный мир, использовали свою политическую и производственную власть, чтобы добиться власти финансовой. Да, уголовники добились альянса с государственниками, и еще вопрос, у кого руки больше в крови, через кого прошло больше взяток и подношений и на ком больше валютных махинаций. У уголовников, которые накапливали свое состояние по центу? Или у чиновников, которые взимали с иностранных партнеров дань, переводя деньги на личные счета за границей? Вот об этом он рассказал бы Агейко. Но с тем условием, что этот рассказ в жизни журналиста будет последним.

Он все-таки нажал на кнопку селектора и вызвал к себе помощника:

— Выкинь эту бумажку в мусорную корзину.

— А что ответить журналисту?

— Ничего. Много чести будет. — По тому, как усердно Бурмистров ковырял в ухе, было ясно, что он нервничает. — Впрочем, скажи ему, что интервью преждевременно. В области — финансовый кризис, рабочие месяцами не получают зарплату, забастовки, как костры, вспыхивают повсюду, а газеты на фоне всего этого вдруг воспевают хвалу банку. Нас не поймут. Мне кажется, для Агейко этого ответа достаточно.