Сергей Романов - Закон стаи

Петяева впервые улыбнулась.

— Я вам так благодарна за вашу заботу… — завела заезженную пластинку Светка.

— Иди, — отмахнулась от нее Петяева.

Когда за Светкой Марутаевой закрылась дверь, директриса нервно передернула плечами: «Как же, оставляю я тебя в покое! Ты, дорогуша, до конца дней своих будешь мне за такого жениха налог платить. Иначе он обязательно узнает, как ты здесь квалификацию повышала да за всеобщий охват городского населения интимными услугами боролась».

Они поселились в «Рице». В двухкомнатных апартаментах. Пантов тут же снял трубку телефона, набрал номер портье и приказал сию же секунду принести омаров, лягушачьи лапки, запеченные в тесте, фруктовый салат и бутылку коньяка. Подумав несколько секунд, добавил, что коньяк ему требуется из определенной провинции и совсем было бы хорошо, окажись в баре бутылочка «Ричарда Хенесси».

Он положил трубку, самодовольно улыбнулся и, бросив взгляд на уставшую от перелета, но счастливую Эдиту, вальяжно протянул:

— «Ричард Хенесси»… Как мне не доставало его в нашей провинции!

— Кто это? — не поняла Эдита.

— Не кто, а что. «Хенесси» — настоящий коньяк! А настоящий коньяк, дорогая, — Пантов вспомнил высказывание кардинала Мазарини, на которое ненавязчиво обратил накануне отъезда его внимание имиджмейкер, — можно сравнить только с любовью к женщине: его вкус и горек, и сладок, терпкость в сочетании с мягкостью, легкость — с крепостью. Выпив его, можно испытать истинное блаженство или потерять разум…

Эдита, сняв пиджак и расстегнув пуговицы на блузке, собиралась принять душ, но неожиданное красноречие Пантова заставило ее остановиться.

— Кто это сказал?

— Я! — горделиво задрал подбородок Пантов.

— Не замечала за тобой такого красноречия… Ты все больше русскими пословицами и поговорками сыпал.

— Всему свое время, дорогая. Но теперь ты находишься не в нашей Тмутаракани, а в столице мира — Париже. А здесь даже у немого появляется красноречие.

Он замолк, хищно следя, как женщина грациозно скидывает с себя блузку, юбку. В дверь постучали, и Эдита быстро юркнула в ванную комнату.

Официант вкатил в номер столик с коньяком и закусками. Когда он снова скрылся за дверью, Пантов бросился к ванной комнате. Жадно оглядев нагую фигурку, схватил спутницу за руку.

— Пошли…

— Но, Миша, я собралась принять душ. Погоди четверть часа.

— Пошли, я сказал. Коньяк и омары не терпят отлагательства.

Ей пришлось подчиниться. Он посадил ее на диван, а сам занял кресло напротив.

— Этому знаменитому коньяку не меньше девяноста лет. — Пантов открыл бутылку. — И все это время он хранился в дубовых бочках. А перед тем как его разлить, в каждую бутылку добавляли по нескольку капель коньяка, которому вообще лет двести пятьдесят…

Эдита зябко поежилась — то ли от наготы, то ли от холода. Чтобы быстрее отогнать от себя неприятное чувство, быстро взяла фужер и, не дожидаясь, пока Пантов закончит речь, выпила его до дна. Коньяк оказался очень крепким.

— Милая! — Пантов от изумления поперхнулся. — Разве так пьют «Хенесси»!

Коньяк приятно ударил в голову. Эдита смущенно улыбнулась и, уже не стесняясь своей наготы, с иронией посмотрела на Пантова:

— Ну и как его пьют?

— Мелкими глотками, согревая в ладонях. Можно запить содовой.

Она потянулась за самым крупным омаром.

— Знаешь что, милый! Я человек русский и потому пью твой «Хенесси» так, как мне нравится. А другие пусть как хотят. Что мне до других! — Она с аппетитом жевала нежное мясо омара, лягушачьи лапки в тесте. — Налей мне еще. Гулять так гулять!

Поддавшись неожиданному задору подруги, Пантов снова наполнил ее фужер. Вторая порция залпом последовала за первой.

— Нечего сказать — хороший напиток!

— Вот за это я тебя люблю еще больше, дорогая…

Он выпил свой коньяк, пересел к ней, повалил на диван. «Экзотика кончилась, — подумала Эдита. — Пришла пора платить».

Пантов подпрыгивал, закатывал от блаженства глаза, по лицу струился пот. Эдита лежала не двигаясь и ожидала конца спектакля. «Ну же! Ну!» — кряхтел Пантов, требуя от нее помощи. Ей хотелось побыстрее сбежать в ванну, но она пересилила себя, закрыла глаза, обняла его за плечи.

— Любимый, — выдохнула Эдита, и в сознании возникло лицо Агейко. — Любимый, дорогой… Как я хочу тебя…

Через пару дней их пребывания в Париже у Эдиты сложилось впечатление, что Пантов все время куда-то спешил. Они поднялись на Эйфелеву башню, погуляли в Люксембургском саду, кавалерийским наскоком одолели «Мулен Руж», Нотр-Дам и музей мадам Пампадур. От Триумфальной арки прошли до самого Лувра, посетив несколько ресторанчиков на Елисейских полях, но в знаменитый музей Пантов покупать билеты отказался наотрез. Нет, в жадности его упрекнуть было нельзя. Наоборот, он бросал деньги на ветер — заказывал самые изысканные закуски и дорогие вина. От одного исторического места к другому они, как правило, добирались только на такси, да и на телефонные переговоры с Россией он тратил кучу денег.

— Миша, куда мы все время спешим? — поинтересовалась Эдита, когда они, измотанные и усталые, вернулись в гостиницу поздним вечером.

— В Ниццу, — ответил он и поцеловал ее в шею. — Завтра утром берем в прокате машину и едем в Ниццу.

— Но мы и Париж-то толком не посмотрели! Здесь столько музеев, дворцов…

— В следующий раз. Кстати, Ницца — второй город после Парижа по количеству музеев. Конечно, музеи Матисса, Марка Шагала и изящных искусств Лувр не заменят, но, уверяю, ты останешься довольна.

— Боже мой, как я устала! Завтра с удовольствием целый день просидела бы на монмартрском холме, а придется ехать черт знает куда!

— Я тебя уверяю, что ты останешься довольна путешествием. А сейчас пойдем в ванну.

— Вместе?

— Что, не поместимся? Это же не ванна, а целый бассейн!

Ей не хотелось в этот вечер заниматься любовью, но она уступила Пантову: сбросила всю одежду в комнате и покорно отправилась в мини-бассейн. Только бы он ничего от нее не требовал! Хватит того, что она безропотно исполняла желания своего любовника, но брать какую бы то ни было инициативу на себя… Пантов был неутомим. Откуда только у него силы брались! Правда, после того, как все закончилось, и она, закрыв глаза, отдыхала в горячей воде, ей показалось, что Пантов остался недоволен.

Раскинув руки по краям огромной джакузи, он молча дымил сигарой.

— Ты обижаешься на меня, милый? — она постаралась быть нежной, внимательной. — Но я и вправду очень устала…

— Скажи, — не вынимая сигары изо рта, спросил Пантов, — тебе приятнее было заниматься любовью с этим самым… как его? Журналистом?

— С чего ты взял, Михаил?