Алексей Биргер - По ту сторону волков (полная версия)

Калым взвесил услышанное в уме.

— Да, и как же волк превратился в Тяпова? — спросил он наконец. — Что произошло?

— А ты разве не понял? — искренне удивился Высик. — Я ж волка совсем в другой лощине подстрелил, на другом краю того огромного поля. Да, я просил разыскать труп волка — но я ведь не говорил, где его искать. И надеялся, что его не найдут. Ведь Тяпова наверняка тот мужик подстрелил, когда из усадьбы выбирался. Не знаю, что произошло между ними. Может, когда Тяпов возник у него на пути, он, недолго думая, этого Тяпова изрешетил — в таких ситуациях всегда лучше первым стрелять. Если б сделали баллистическую экспертизу, то установили бы, что пули в Тяпова выпущены не из моего пистолета. Но, естественно, о баллистической экспертизе никто и не думал.

— Зачем Тяпов убивал? Что объединяло его жертвы?

— Убивал он ради безопасности волков. Или мстя за волков. Я немножко интересовался характером Тяпова, расспрашивал кое-кого, до его медицинской карты добрался. Он тоже пострадал в тот день, когда его брат разбился так, что остался на всю жизнь парализованным. Сотрясение мозга получил. С тех пор в нем заметней стала ненатуральная жестокость, задатки которой, впрочем, еще с детства у него имелись. Потом — контузия на фронте. Все это, наверно, и сыграло свою роль. При обыске в его квартире нашли кучу фотографий, рисунков и репродукций картин с изображением волков. Часть из них висела у него над кроватью. Были и книжки о волках, и научно-популярные, и романы всякие. И даже эти статуэточки обливного фарфора… Выяснилось, что он начал собирать эту коллекцию с сорок четвертого года, когда был комиссован и вернулся в наши края на руководящую должность. А потом, когда он сперва первым обнаружил клетку с волками, бесхозными, как и все остальное… Думаю, он их прямо из вагона ночью увел или прямо в клетке увез втихую. И тут добавилась его очень сильная — чуть ли не болезненная — привязанность к парализованному Володе. У людей типа Тяпова, знаешь, частенько встречается странная черта: вообще добрых людей — особенно, по их понятиям, убогих и бессильных — они ненавидят до отвращения и готовы всех передушить, но при этом находят и избирают одного исключительно доброго человека, которым любуются и для которого на все готовы, и охотно признают, что он намного лучше них самих. Принцип равновесия, что ли, срабатывает — на одной чаше весов много злобы, а на другой — то количество любви, без которого им придется признаться себе в собственной ущербности. Себя они любят в такой любви, себе доказывают, что способны на высокие и глубокие чувства — им после этого легче и спокойней зло творить. Такая вот загадка человеческой психики… Ну, ты сам можешь дорисовать картинку: когда он понял, что волчиха беременна, то идея подарить брату волчонка стала для него всепоглощающей; особенно когда он увидел, как сам брат этого хочет. Все, других мыслей и другого мира для него не существовало. И, как всякий одержимый, он принялся ревностно охранять свой узкий мирок. Да, и еще одно. Конечно, сперва Тяпов спрятал волков на пустующем конезаводе — ведь лошадей-то на этот конезавод перевели чуть попозже, так что в ноябре конезавод был идеальным тайником! Никто ж не мог предполагать, что в скором времени эти заброшенные постройки на отшибе оживут, благодаря попавшим к черту на кулички породистым лошадям… Я посчитал, Тяпов убил трех лошадей для тренировки, чтобы руку приноровить к необычному оружию. Это была моя ошибка. Уже много позже, когда конезавод перестраивали, обратили внимание на полуподвал, в стороне от других построек, с еще сохранившимися следами пребывания волков. А за полуподвалом, когда яму под фундамент рыть начали, откопали скелеты двух молодых волков с проломленными черепами. Я так понимаю, эти волки сбежали и решили поохотиться на лошадей. Что для них плохо кончилось — лошади насмерть забили их копытами. И тогда Тяпов «покарал убийц». Ночной сторож почуял неладное, обратил внимание на частые посещения Тяпова, стал послеживать, зачем Тяпов ходит за основные постройки — пришлось прибрать и ночного сторожа. И еще один вопросец меня занимал… Как Тяпов, чужак для волков, сумел так сразу поладить с ними? Это значило, что волки либо и впрямь стали почти ручными, за много лет пребывания в исследовательском центре, либо Тяпов знал на волков специальные заговоры — как-то умел дать им почувствовать, что он «свой», что он не меньше «волчий человек», чем этот несчастный Маугли. А потом, от греха подальше, Тяпов перевел оставшихся волков на склады. Думаю, мой предшественник что-то нарыл, взял какой-то след — вот и погиб возле того места, где Тяпов держал волчиху на сносях. В третьем углу нашего треугольника…

— А разве разумно было прятать волчиху на складах, при стольких воришках, при возможности ее обнаружения в любой момент? — спросил Калым. — Столько народу там шастало! Это ж — волчиху и себя самого на разоблачение отдать. Не увязывается с предусмотрительностью и осторожностью Тяпова.

— Увязывается — если вспомнить, что были два склада, залезть в которые и мысль никому в голову не приходила, — возразил Высик. — Пренебрежение среди местных жителей к тому, что на них хранилось, охраняло эти склады лучше любых запоров. А уж уговорить волчиху сидеть тихо Тяпов умел.

— Конечно! — Калым хлопнул себя по лбу. — Склады с книгами! Действительно, самое безопасное место во всей округе. И вашего предшественника нашли мертвым возле одного из этих складов?

— Нет, в стороне. У складов с мануфактурой. Тяпов явно предпочел напасть на него в том месте, которое не давало бы прямой наводки…

— А как же врач? — спросил Калым. — Он-то там бывал?

— Врач набрал разом запасец книг и несколько месяцев разбирался с ухваченным, пополнять библиотеку не лазил. Тут ему повезло. Побывай он там в январе-феврале — и он бы тоже познакомился с оборотнем…

— Он вернулся? — спросил Калым. — Особист выполнил свое обещание?

— Да. Через пять дней объявился, совершенно ошалевший. Сперва его дело затребовали наверх, в Москву, перевезли его из местной тюрьмы в Бутырки, и он уж решил, что из него решили сделать руководителя крупного антисоветского заговора, центральную фигуру для пропагандистского открытого процесса, и приготовился к пыткам и смерти — и вдруг его вызывают, и говорят, что в его отношении ошибка вышла, и он свободен… Больницу расширили, он стал главврачом, руководил коллективом. Мы с ним довольно долго трудились бок о бок, до пятьдесят восьмого года, когда ему предложили комнату и работу в Москве. Уезжая, он оставил мне экземпляр своих законченных переводов.

— Вы их сохранили?

— Так и храню, — пожал плечами Высик. — Перечитываю иногда. Насчет качества судить не могу, но для меня в них явственно ощущается дух тех лет. И ночные страхи, материализовавшиеся то в оборотнях, то в арестах, и полумысли, стиравшие грань между снами и реальностью, и мерзлые рельсы, и бараки, и кровь, и смрад. Наша жизнь отпечаталась на этих переводах; не знаю, по замыслу врача отпечаталась или непроизвольно, из-за того, что он слова из нашей жизни черпал — а может, мне их жизненность лишь мерещится, из-за обстоятельств, при которых они мне достались. Мда… мне там одно особенно нравится, про поганого старичка, который всю жизнь был дерьмом и барахлом, а теперь пытается подводить свои ничтожные итоги. Прямо вылитый я… Но это уже к другому разговору.