Мачей Сломчинский - Прошу повторить убийство (сборник)

— Все были тогда в салоне?

— Да. Директор тоже пришел и спрашивал у Яся, позвонил ли он в милицию и в «скорую помощь», и сказал, что пан Доброзлоцкий жив и, наверное, будет жить. Потом пришли мои мальчики. Яцек и Хенек. Но, разумеется, уже и речи не могло быть о дансинге. Редактор посоветовал им поскорее уйти из «Карлтона». Вскоре приехала «скорая помощь», а через несколько минут — милиция. Один из милиционеров задержал нас в салоне.

— А до нашего приезда никто не выходил из салона?

— Выходили. Почти все. Мы были очень взволнованы. Это обычно проявляется определенным образом. Туалет пользовался большим успехом, все курили, некоторые принесли запасы курева из своих комнат.

— Вы помните, кто выходил из салона?

— Помню. Пан Крабе принес пачку «Вавеля», потому что в Закопане невозможно достать никаких хороших сигарет. Их, видимо, покупают чехи и венгры. Инженер также выходил за сигаретами, он живет на первом этаже. Пани Рузя выходила на кухню, она принесла нам горячий кофе.

— И последний вопрос: пан Доброзлоцкий поддерживал приятельские отношения с кем–то из лиц, находящихся сейчас в «Карлтоне»?

Пани Зося задумалась.

— Близких, по–моему, ни с кем, хотя всех давно знал. Меня он знал, самое малое, лет пять. Знаю, что всегда с большим уважением говорил о пане Крабе. Над паном Земаком он слегка посмеивался, но тоже считал его очень способным художником, хотя немного манерным и излишне стремящимся к оригинальности и современности. Знаю, что с редактором Бурским он поддерживал дружеские контакты в Варшаве. Они бывают друг у друга и играют в бридж. Инженера Жарского пан Доброзлоцкий тоже знал много лет. Не раз ему объяснял, что надо посвятить себя либо искусству, либо технике. Гоняясь за двумя зайцами, Адась, по мнению ювелира, ничего не поймает.

— Не понимаю…

— Жарский работает в металлургии, но как любитель он пишет песенки, поэтому он и принадлежит к обществу, членами которого мы являемся.

— А пани профессор?

— До этого я ее не знала, но с паном Доброзлоцким она встретилась как со старым знакомым. Может быть, они встречались в Варшаве в нашем обществе? Она тоже принадлежит к нему, так как пишет научные труды, издаваемые как в стране, так и за границей.

— Значит, вы все хорошо знакомы друг с другом?

— Конечно. Не представляю себе, как бы пан Доброзлоцкий рискнул взять с собой в «Карлтон» такие ценные украшения и демонстрировать их незнакомым людям.

— Словом, — усмехнулся подпоручник, — здесь были только свои, только приятели, только хорошие знакомые и, несмотря на это, дело дошло до нападения.

Пани Захвытович ничего на это не ответила.

— Что ж, — сказал полковник, — думаю, что мы не будем больше вас мучать. Вы можете вернуться к себе в комнату, но прошу вас не ложиться спать. Неизвестно, может быть, нам еще придется прибегнуть к вашей помощи. Вы прекрасно помните течение событий. и ваши показания облегчают нам работу.

— Как актриса, я должна быть наблюдательна, — заметила пани Зося и, очень довольная собой, покинула столовую.

— Я пошлю милиционеров в «Ендрусь». чтобы привели сюда этих молодых людей. Могу дать голову на отсечение, что они находятся на дансинге. Рассказывают приятелям и знакомым о сенсационном происшествии в «Карлтоне». Не знаю, впрочем, существует ли возможность сговора этого Яцека с пани Захвытович? Вышел через входную дверь, а потом вернулся и поднялся по приставной лестнице. Подождали в комнате пани Захвытович, когда закончится ссора между художником и ювелиром, а потом вдвоем обтяпали это дельце. Таким образом, становится ясно, зачем потребовалась приставная лестница.

— Сомневаюсь, — заметил полковник, — но нужно их допросить. И чем скорее, тем лучше. По моему мнению, пани Захвытович не похожа на заговорщицу. Зато она прекрасно информирована обо всем, что делается в пансионате, хотя некоторые факты объясняет достаточно превратно. Например, присутствие пани профессор у Крабе.

Вспомнив комментарий пани Зоси, оба милиционера фыркнули от смеха. Полковник продолжал:

— Существует, впрочем, одна небольшая возможность, что преступление совершил Яцек Пацына. Может быть, он действительно влюблен в эту актрисочку и хотел добыть для нее драгоценности, хотя это не кажется мне правдоподобным. По моему мнению, Яцек покинул пансионат еще до того, как Доброзлоцкий сошел вниз. Рузя говорила, что он разговаривал по телефону и напомнил ей о чае. Тогда Яцека скорее всего уже не было в «Карлтоне». Пани Захвытович, наверное, работала над своим лицом самое меньшее двадцать минут. Нужно установить, кому звонил ювелир за несколько минут до нападения. Это может быть важным фактом.

— В пансионате, — вмешался один из милиционеров, — ведется книжка, в которую каждый, кто пользуется телефоном, должен записать номер и время разговора. Поэтому можно проверить, кому звонил Доброзлоцкий.

— Очень важно также время, когда произошел этот разговор. Ведь это были последние минуты перед нападением, а точное время совершения преступления может очень пригодиться в раскрытии этого дела.

Милиционер принес в столовую большую черную книгу. В ней были графы: дата, час, кто звонил, по какому номеру (местность), время разговора. Последним в этой книге был записан Мечислав Доброзлоцкий. Час: 20.45. Телефон 8805. В то же время графа «время разговора» была пуста. Проглядев другие записи, подпоручник убедился, что никто из пользующихся телефоном не записывал время, в течение которого длился разговор, если речь шла о местных звонках, потому что это не имело значения при оплате.

— Я знаю этот номер, — сказал сержант, — это «Гранит», один из пансионатов Фонда отдыха трудящихся.

— Значит, можно предположить с точностью до трех минут, что нападение на ювелира произошло без десяти минут девять. Он разговаривал две–три минуты, потом заглянул в столовую, сказал несколько слов Рузе и пошел в свою комнату. Там преступник уже ждал его с молотком в руке.

— Думаю, — добавил полковник, — что завтра утром нужно будет узнать в «Граните», кому звонил Доброзлоцкий и каково было содержание их разговора. Телефонную трубку, очевидно, снял портье. Он должен помнить, кого именно вызывал к телефону.

— А что вы думаете, — спросил подпоручник, — о показаниях пани Захвытович? Кроме того, что у вас сложилось впечатление, что это не она совершила это нападение?

— Эта пани только играет роль эдакой эксцентричной актрисочки, над которой все смеются. В сущности, это умная и хорошо владеющая собой женщина. Ее показания — это верх мастерства. Ведь она не могла знать, что нам известно и о чем мы будем ее спрашивать. Однако она рассказала нам только то, что хотела. Когда видела, что мы чего–то не знаем, то об этом и не говорила. И наоборот, догадываясь о наших сведениях, искусно их подтверждала. Но таким образом, чтобы не бросить на себя подозрения.