Николай Волков - Не дрогнет рука. Роман

Нефедов, конечно, мог бы и сам во многом помочь ей, но решил воспользоваться случаем и помирить нас.

- Вот уж насчет молодежи ты лучше к Дмитрию обращайся, - сказал он ей. - Это его специальность, да и кроме того, ты же сама знаешь, он шефствует над вашим заводом. Пусть уж он им и занимается. - И тут черт дернул его добавить: - Да и вообще Карачарову нужно было бы взять и над тобой шефство, раз он рекомендовал тебя в комсорги.

Галя искоса взглянула на меня. Но что это был за взгляд!

- Я не знала этого, - произнесла она таким тоном, точно ей сказали, будто я занимаюсь мелкими кражами на базаре.

- Мне кажется, - подал я голос, - что такое почетное поручение, как то, которое получила Галя, обрадовало бы любого комсомольца. Ей оказали большое доверие, а трудностей она, кажется, раньше не боялась.

- Трудностей я не боюсь и сейчас, - резко повернулась ко мне Галя, - я боюсь только двуличия и обмана. Если вы хотели избавиться от меня, то можно было честно сказать мне об этом.

Нефедов, видя, что заварил кашу, вышел из комнаты, сказав, что идет в прокуратуру.

Галя хотела выйти вслед за ним, но я почти насильно удержал ее за руку.

- Оставьте меня! - окончательно рассердилась она, стараясь высвободить руку. - Я ненавижу вас!

- Успокойтесь! - уговаривал я. - Вы не маленькая. Пора вам научиться отличать личное от общественного. Ведь дело не должно страдать оттого, что вы сердитесь на меня. Я уверен, что смогу вам помочь. То есть не вам лично, а комсоргу завода. Нефедов правду сказал, что это я предложил вашу кандидатуру, но, честное слово, я не знал и не знаю никого, кто мог бы наладить там работу, кроме вас. Ведь вы, Галя, умница и очень дельный и энергичный человек. Я говорю совершенно серьезно, что очень высоко ценю ваши способности, да и не только я. Мы с Нефедовым не раз восхищались, как содержательно, просто и глубоко, искренне вы выступаете на собраниях молодежи, как умеете вызвать живой интерес к делу, о котором говорите. Недаром вам удалось быстро сколотить около себя актив.

- Оставьте вы это, - сердито дернула бровями Галя, - вы пытаетесь уговорить меня так же, как я какого-нибудь мальчишку-карманника.

- Не-е-ет! Уговаривать я рас не собираюсь! - холодно возразил я. - Сейчас мы с вами пойдем в райком партии, и я скажу, что глубоко ошибся, выдвигая вашу кандидатуру, что никакая работа не может быть выполнена успешно, если человек, которому ее поручили, не верит в свои способности и с нежеланием берется за дело. Я пообещаю подобрать другого, более смелого и решительного товарища.

- Спасибо вам! - с искренней ненавистью глядя на меня, воскликнула Галя. - Вы хотите осрамить меня перед всеми. Что иное я могла ожидать от такого человека, как вы?

- Бросьте глупить! Давайте оставим наши личные отношения за дверью, - предложил я. - Здесь мы с вами просто два советских человека, решающие серьезный вопрос, и от него, может быть, зависит судьба тех парней, которые никак не могут подчиниться вашим заводским порядкам, да и других сбивают с толку. Давайте выкладывайте, в чем вы встречаете затруднения, а я постараюсь сам помочь вам, чем смогу, и добиться, чтобы вам больше помогали завком и партком.

Правда, крайне сдержанно и сухо, но Галя все же согласилась, и мы с нею еще долго беседовали на заводские темы, которые и интересовали и беспокоили нас обоих. Вернувшийся из прокуратуры Нефедов чуть не нарушил наш с трудом наладившийся контакт. Увидя, что мы мирно беседуем, он брякнул:

- Ну, слава аллаху, помирились враги. Ты, Галя, приходи к нам обедать, как прежде. Опять будешь этого птенчика кашкой с ложечки кормить, Только в райком ему не позволяй ходить, а то как бы он тебя в директора завода не выдвинул. С него станется.

Но Галя не стала его слушать, только сказала мельком, что он напоминает ей один трехструнный народный инструмент, и ушла.

С тех пор она часто наведывалась к нам, и мы усердно ей помогали. После нескольких штурмов директорского кабинета было, наконец, предоставлено помещение для организации клуба, выделены средства на спортинвентарь, сменен спившийся комендант общежития.

Со стороны могло казаться, что наши отношения с Галей наладились. Мы дружелюбно говорили, когда она приходила к нам в отделение, дома при родителях она отвечала на мои вопросы и даже смеялась как прежде, когда я за столом рассказывал что-нибудь забавное. Но наедине со мной Галя неизменно становилась суровой, давая понять, что еще помнит обиду. Она и раньше любила меня покритиковать, теперь же ее критика стала еще более резкой. Однако, честно говоря, я не мог обвинить Галю в несправедливости. Чаще всего она была права.

Помню, как-то я рассказывал Василию Лукичу об одной прошлогодней операции, когда после очень сложного расследования были изобличены и арестованы трое опасных бандитов. Галя слышала мой рассказ из своей комнаты и потом, когда мы остались наедине, сказала:

- Неприятно было слушать, как вы расписывали свои подвиги. Вы как будто и не хвастались, ведь и в самом деле вы и выследили и арестовали их, причем вас даже чуть не подстрелили. Но почему-то, когда вы это рассказывали, получалось так, точно вся заслуга принадлежала вам одному, и не будь вас, бандиты до сих пор разгуливали бы на свободе. По крайней мере, это чувствовалось в вашем тоне. Вы будто забыли, что над разоблачением этих бандитов работали десятки людей. Правда, их работа была невидная, черновая, но только благодаря ей, вам удалось разыскать и взять преступников. А у вас как-то вышло, что пришел, увидел, победил. Нескромно это.

Я, конечно, вспылил, начал возражать, оправдываться, но потом, подумав, решил, что она, пожалуй, права: есть во мне такая жилка.

Но Галю тоже можно было бы при желании покритиковать, хотя бы за то, что у нее часто не хватало выдержки. «Пересолит, но выхлебает», - не раз говорила о ней мать.

Однажды Галя пришла домой от портнихи в новом вишневом креп-сатиновом платье с аппликациями. Я не удержался и сказал, что она в нем очаровательна. Действительно, цвет платья замечательно гармонировал со смугловатым, напоминающим палевую розу, оттенком ее лица. Кажется, ничего дурного в моих словах не было, но Галя вдруг приняла их как жесточайшее оскорбление.

- Не трудитесь расточать ваши фальшивые комплименты тем, кому они вовсе не интересны, - прошипела она со злостью. - Вы забыли, кажется, наш уговор - не касаться некоторых тем. К тому же, что вы можете понимать в женских нарядах? Это платье отвратительно сшито!

- Простите! - развел я руками, пораженный ее внезапной вспышкой. - Я думал, вы все уже забыли и не сердитесь, что из-за меня попали на завод.

- Причем тут завод? - окинув меня уничтожающим взглядом, сказала она и ушла в свою комнату.