Николас Фрилинг - Загадка белого «Мерседеса»

Люсьена улыбнулась — широкая, надменная улыбка.

— Нет, спасибо. Я пришла просить работу.

Он не мог поверить своим ушам.

— Вы?! Я действительно держу бухгалтера, секретаршу, телефонистку… Но почему вы пришли ко мне?

— Нет. Работу у бензоколонки или в мастерской.

— Вы смеетесь.

Он подумал — слишком поздно, — что так не разговаривают с дамами, но он был сбит с толку и чувствовал себя неловко.

— Я пришла не потому, что мне нравится здешний пейзаж. Я говорю серьезно.

— Серьезно… Тогда нам лучше перейти сюда. — Испытывая любопытство, он провел ее в контору. — Садитесь, мадмуазель.

— Я предпочитаю стоять.

— Как вам будет угодно, — сказал он растерянно. Он сел за свой стол; это несколько восстановило его равновесие. — Как бы это сказать… На вид вы не особенно подходите…

— Думаю, нет. Но разве это не может послужить на пользу делу?

Он поразмыслил над этим.

— Да, может. Но работа довольно тяжелая. И к тому же грязная.

— Я не люблю канцелярской работы. Не переношу бумаг и улыбок из-за стола. Ненавижу лавки с их зловонием. Я сильная и здоровая, и я не глупа. И я не собираюсь отвлекать ребят от работы. Ни бедер, ни ресниц.

Это ему понравилось. Он чувствовал себя свободнее с девушкой, которая несмотря на изысканное парижское произношение разговаривала, как женщина из народа.

— Что ж, в этом есть резон. Знаете что-нибудь об автомобилях, мадмуазель?..

— Энглеберт.

— Про шины, например?

— Да, но называйте меня Люсьена. Я не слишком много знаю. Могу загнать машину на стоянку, не наскочив на соседнюю машину, и завести в гараж, не поцарапав. И могу водить, не ломая коробку передач.

— Это больше, чем могут усвоить многие мужчины. А как с обслуживанием?

— Могу заменить колесо или свечу, не больше. Но думаю, женщина не хуже мужчины может научиться обслуживать машину. А клиентам нравится видеть девушку у бензоколонки.

— Клиентам, возможно, и нравится; но сумеет ли она поладить с теми, кто работает с нею рядом?

— Не хотите ли попробовать и убедиться?

— Может быть, может быть. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, как это у вас получится. Хорошо. Если хотите, приходите завтра утром.

На следующее утро Бернар был готов пожалеть о своем побуждении.

— Я не уверен, что из этого что-нибудь выйдет.

— Почему? — спросила она спокойно и вынула из дорожной сумки комбинезон. Новый, но выстиранный, чтоб не был таким жестким, и аккуратно выглаженный.

— Видите ли, — начал он нерешительно, — здесь переодеваются ребята. В конторе есть три девушки, но они никогда не переодеваются. Там есть женский туалет, но…

— Я понимаю. Но вы ведь не будете возражать, если я переоденусь здесь? Раз я с ними работаю, я могу делать все то, что и они.

— Я не возражаю, если вас это не смущает.

— Меня — нет.

Нет, так нет. Он стал в дверях и с любопытством наблюдал за ней. Был теплый весенний солнечный день. Все механики оставили свои свитеры и брюки брошенными как попало. Даже мельком не взглянув на него, Люсьена сняла свитер и юбку. Его постигло большое разочарование — на ней было шерстяное белье, поражающее не больше, чем спортивный купальный костюм. Она застегнула комбинезон, надела берет и холодно сказала:

— К сожалению, сексуального белья нет.

Он должен был посмеяться над собой, — ловко поймала.

— Вы подойдете, — сказал он одобрительно. — Старый Эрве покажет вам работу на первое время. Он тихий старикан.

Старому Эрве и всем механикам по очереди она по-мужски протянула руку:

— Здравствуйте. Люсьена.

Бернару было забавно следить за ней.

Весь первый месяц он продолжал наблюдать; и хотя это все еще смешило его, постепенно проникался чувством уважения. Ибо спектакль — если только это был спектакль, — разыгрывался последовательно и удачно. Никогда он не думал, что девушка может работать — и работать по-настоящему — в компании механиков. Женщины постарше, замужние, да, — их полно повсюду. Но хорошенькая девушка двадцати двух лет — это ведь дичь, на которую разрешено охотиться всем. Но она работала; и работала просто, без всяких фокусов. Она отделывалась от них спокойно, без кокетства и не устраивала неприятностей.

Сердцееду Роберту, когда тот поцеловал ей руку, она любезно сказала:

— Я бы попросила вас не прикасаться ко мне, будьте добры. Мне это особого удовольствия не доставляет, а вы попусту тратите свое обаяние.

Роберта никогда еще так не обрезали. Удовольствие и восхищение отразились на его лице, и с этого дня он был предан Люсьене.

К Марселю, кладовщику, она отнеслась более жестоко. Когда он рассеянно погладил ее по груди — он мнил себя выше механиков, этот франт с чистыми руками, — она схватила его замасленной рукой за приглаженные волосы и держала до тех пор, пока другой замасленной рукой не натерла всю его глупую физиономию.

— Вам это доставляет удовольствие? Нет? Мне тоже.

А когда молоденький Роже, семнадцатилетний ученик по прозвищу «тигр», внезапно схватил ее и поцеловал (подученный другими, на пари), ей это отнюдь не показалось смешным. Она сделалась податливой, словно собираясь уступить, и вдруг резко толкнула его в пах коленом с такой силой, что он пронзительно тявкнул и отскочил, как ужаленный. Результат и в самом деле был таким, будто его укусил шершень, — неудачливый «тигр» три дня не мог прямо сидеть на мопеде, и все механики над ним смеялись.

— Вы просили меня дать вам пинка, я и оказала вам эту небольшую услугу, — сказала она спокойно.

В подобных случаях она бывала непосредственна, как деревенская девушка, хотя не так груба. «Мадонна, — думал Бернар. — На фабричных девушек это не похоже». Она не обращала внимания на словечки парней. Она и сама говорила их языком, но без вульгарности. Роберт совершенно серьезно сказал как-то:

— Люсьена — чудо-работница. Ты можешь смотреть, как она раздевается, но и в голову не придет предложить ей помочь.

Она пила то же вино и ела те же сэндвичи, что и они. Бернар узнал, что каждый вечер по дороге домой она ходит в общественную баню; он ничего не сказал, но велел установить второй душ. Она следила за своей чистотой, как балинезийка; вот только окурки на полу раздевалки она не убирала. Однажды кто-то намекнул, что раз она девушка, то могла бы и заняться уборкой.

— Я вам не домохозяйка тут для каждого, убирайте сами.

Ее немедленный успех у клиентов был несомненным и отражался на чаевых — зарабатывала она хорошо. Им нравилось такое отношение к делу: «Не думайте, что я буду лезть из кожи вон и навязывать вам свои услуги, но все, что вы попросите, будет для вас сделано и сделано хорошо». Она была вежлива, но не подобострастна и достаточно остра на язык, чтобы отбить неудачливых ухажеров» Делала она это громким ясным голосом, так что механики давились от хохота.