Юлиан Семенов - Огарева, 6. Повести

Костенко шел по правой стороне, хмурый и злой. Утром он снова был на приеме в исполкоме по своим квартирным делам. Костенко жил в покосившемся деревянном домике на Филях, в девятиметровой комнате. Маша с Аришкой жили то у бабушки на Кропоткинской, то уезжали в деревню на все лето, пока у Маши были каникулы. Но она в следующем году должна была кончить университет, и тогда уезжать на три месяца будет нельзя.

Заместитель председателя исполкома знал Костенко - он ходил к нему уже второй год, и поэтому сегодня утром принял его особенно приветливо, усадил в кресло и угостил папиросами «Герцеговина-Флор».

- Знаю, знаю, - сказал он, - в ближайшее время поможем. Вы поймите положение, товарищ… Трудное у нас положение, очередь-то громадная…

- Я - первоочередник, а уже два года все это тянется. То одних вместо меня пускают, то других… Непорядок получается… Всякому терпению приходит конец - рано или поздно…

- Вы работник органов, товарищ Костенко, сознательности у вас побольше, чем у других. Так что не надо бы вам о терпении…

- У меня ведь дочке три годика, товарищ дорогой… Когда все-таки квартиру дадите?

- Зимой, - сказал зампред и что-то пометил у себя на календаре толстым красным карандашом, - обязательно зимой.

- Так ведь и в прошлом году вы обещали дать зимой…

- Я помню, - поморщился заместитель председателя и сухо закончил: - Можете, в конце концов, написать на меня жалобу.

Поэтому Костенко шел хмурый и злой. Он думал о том, куда девать Машу и Аришку осенью; он думал о том, что снова придется жить у тещи или ворочаться с боку на бок в своей одинокой комнате, а утром, перед работой, заскакивать на пять минут туда, на Кропоткинскую, целовать в щеку жену, класть на кроватку Аришке конфету и уходить на весь день, до следующего утра.

- Мамаша, - спросил Садчиков лифтершу, - а у вас к-кабина вниз ходит?

- Еще чего! - ответила лифтерша. - Жильцы тогда в ней пианины будут спускать. Только вверх, а оттеда - одиннадцатым номером. Лестница покатая у нас, хорошая лестница, не грех и спуститься пехом…

- Костик не уходил сегодня?

- Из восьмой квартеры? Так он тут не живет уж месяц.

- У Маруськи, наверное? - спросил Росляков, быстро назвав первое пришедшее на ум женское имя.

- У него этих Марусек тыща. Поди узнай, у какой он дремлет.

- Уж и д-дремлет, - сказал Садчиков и открыл дверь лифта. - А ты, Валя, пешочком, по лестнице, она у них покатая…

Они остановились около восьмой квартиры. Негромко постучали в дверь. Никто не отозвался. Садчиков постучал громче. Где-то в соседней квартире было включено радио. Передавали концерт эстрадной музыки, и Садчиков заметил, как у подошедшего Вали Рослякова нога сама по себе стала выбивать такт.

- Иди в д-домоуправление, - шепнул Садчиков Костенко, - пусть шлют понятых и слесаря - взламывать б-будем.

Обыск в квартире, где жил Константин Назаренко, 1935 года рождения, холостой, без определенных занятий, судимый в 1959 году за хулиганство и взятый на поруки коллективом производственных мастерских ГУМа, где он работал в то время экспедитором, ничего не дал. Однокомнатная квартира была почти пуста, только вдоль стен стояли бутылки из-под коньяка и водки и пустые консервные банки, в основном рыбные.

Росляков начал списывать номера телефонов, нацарапанные на стене.

- Между прочим, одни женские имена.

- Это по твоей линии, - сказал Костенко. - В женских именах ты дока.

- Осторожнее на поворотах, учитель, - предупредил Росляков, - я стал обидчивым, работая под твоим началом.

- Ну, извини…

- Да нет, пожалуйста.

Они осмотрели всю квартиру - метр за метром, шкаф, стол, кровать, каждую щель, каждый кусочек плинтуса, каждую паркетину. Ничего из вещественных доказательств найдено не было.

Садчиков внимательно просмотрел телефоны, записанные на стене, и сказал:

- Попробуем, м-может, по ним выйдем на Назаренко, а?

- Поручи это Вальке, - предложил Костенко. - Подруги бандита заинтересуются молодым сыщиком.

К вечеру выяснилось, что телефоны женщин, записанные на стене карандашом, принадлежали подругам Читиной сестры Ксении, три месяца назад выехавшей к мужу в Иркутское геологическое управление. Заниматься ими для дальнейшей проверки было поручено группе Дронова, а Садчиков, Костенко и Росляков начали «отрабатывать» связи Читы по Институту цветных металлов и золота, где он учился шесть лет назад, до того, как был отчислен за академическую неуспеваемость с третьего курса. На курсе учились сто шестнадцать человек. В той группе, где Чита специализировался по разведке серебряных месторождений, занимались восемь человек. Пятеро, получив распределение, разъехались по стране - в Сибирь, Киргизию и на Чукотку.

В Москве остались трое: Никодим Васильевич Гипатов, Владимир Маркович Шрезель и Виктор Викторович Кодицкий.

Он сидел дома в голубой, заглаженной пижаме, босиком и писал последнюю главу своей кандидатской диссертации. В комнате было тихо и прохладно. Только жужжал вентилятор, поворачивая пропеллерообразную морду то направо, то налево.

- Я из уголовного розыска, - сказал Росляков, - вот мои документы.

- Милости прошу…

- У вас в группе учился Назаренко? Константин?

- Назаренко?

- Да. Назаренко…

- Учился… Как же, как же…

- Вы его помните?

- «Кто не знает собаку Гирса?» - так, кажется, у Лавренева? Конечно, помню. Подонок.

- Это известно. Меня интересуют детали. Его друзья, привычки, его манера обращаться с людьми, его увлечения, страсти, странности…

- Из меня плохой доктор Ватсон.

- Да я и не Шерлок Холмс. Постарайтесь вспомнить о нем что можете. Это очень важно. Он преступник, скрывается. И вооружен. Нам сейчас каждая мелочь важна.

- Столько лет прошло… Трудно, как говорится, вспоминать.

- А вы через себя. Попробуйте вспомнить себя шесть лет назад. Друзей вспомните… Врагов… По Станиславскому: вызовите цепь ассоциаций.

Гипатов прищурился, взял со стула ручку и принялся писать на чистом листке бумаги только одно слово: «дурак, дурак, дурак» - строчку за строчкой через запятые, очень ровно и аккуратно. Он силился вспомнить Назаренко, но, как ни старался, ничего у него из этого не получалось, потому что вспоминалась ему первая практика - в горах, на строительстве рудника, куда Назаренко не поехал, достав справку о временной нетрудоспособности в связи с гипотонией. Это Гипатов помнил точно; они еще все смеялись на курсе: живой гипотоник ходил по институту и жаловался на головные боли, а от него за версту несло водкой и духами. «Духи-то, кажется, были «Кармен», - вспомнил Гипатов. - Почему-то все пьяницы любят женские духи». Потом он вспомнил зеленый костюм Назаренко - тот всегда носил яркие костюмы и очень пестрые рубашки.