Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего двойника

– Это, как мне представляется, несколько специфическая категория… Как и доходы, впрочем.

– Хорошо, а как ты собираешься действовать?

– Оля, ну у нас же есть целых две фамилии! Что же, по-твоему, в Америке справочных служб нету? К тому же они эмигранты, и существуют эмигрантские службы… Впрочем, будет быстрее, если я побеспокою дядю.

Но билетов не было. Вернее, они были, но на послезавтра. А Джонатан хотел непременно улететь не позднее чем завтра.

– Поставьте нас в список ожидания, начиная с ближайшего рейса, – обратился он к девушке с белозубой улыбкой.

– Ближайший рейс через два с половиной часа. Посмотреть, есть ли там места?

Джонатан глянул на часы, посоображал мгновенье и ответил утвердительно. Девушка склонилась к экрану компьютера.

– Есть. Будете оформлять?

Я запаниковала. Как это, прямо сейчас взять и улететь? А собраться? А сложить чемодан? А…

– Оформляйте.

И, повернувшись ко мне, Джонатан произнес внятно:

– Ты сказала, что надо торопиться.

Побросав кое-как вещи в чемодан, схватив все свои документы, я выскочила из номера бегом. Джонатан, который за это время успел позвонить дяде и договориться с администратором о том, что номера остаются за нами, ждал меня внизу. Ждало и такси, и уже через час мы проходили пограничный контроль.

Едва живая после бесконечного перелета, в котором к тому же не разрешалось курить, огорошенная сменой часового пояса, я вяло разглядывала из окна желтого такси какие-то одноэтажные домишки-бараки, тянувшиеся вдоль дороги.

– Мы разве не в Нью-Йорк едем?

– Вы имеете в виду город Нью-Йорк или штат, мэм? – обернулся шофер-негр.

– Город!

– Так мы в нем и находимся.

– Это Нью-Йорк? – не верила я своим глазам. Это, наверное, пригород!

В Париже пригород часто называют Парижем или Большим Парижем.

– Нет, мэм, это город Нью-Йорк.

– А где же небоскребы?

– Это на Манхэттене, мэм. А мы проезжаем Квинс.

Потом мы проезжали Бронкс, похожий на наши типовые застройки, только грязный до невозможности и до невозможности убогий. Манхэттен только мелькнул вдалеке небоскребами.

– Хочешь посмотреть Манхэттен? – спросил Джонатан. – Если у нас останется время, съездим.

– А сейчас мы едем куда?

– В Нью-Рошель. Я там знаю хорошую гостиницу. И там не так дорого, как на Манхэттене.

В гостинице Джонатан поинтересовался, не возражаю ли я разделить один номер с ним. Я не знала, почему он решил взять один на двоих. Возможно, просто потому, что все номера здесь двухместные и один ты или вас двое – ты платишь ту же цену. Но я не возражала. С нашими платоническими взаимоотношениями я ничем не рисковала, разве что еще одним массажем.

Впрочем, если бы я и рисковала, то все равно согласилась бы.

Номер для курящих находился едва ли не в подвале гостиницы. Из окошка был виден газон – на уровне моего носа. Позже, в ресторане, столики для курильщиков обнаружились прямо у дверей туалета. Интересно, в этой стране, похоже, курильщики наказываются.

Я удивилась: разве это не мое личное дело? Я согласна, курить вредно, но это же мне решать, не так ли? Я не курю там, где люди не переносят табачный дым, я выхожу в «места для курения», я не заставляю «пассивных курильщиков» глотать никотин от моих сигарет – короче, я уважаю права и здоровье других людей. Отчего же и по какому праву меня здесь унижают?

Джонатан объяснил: идеология. Люди этой страны следуют идеологии, которую предлагает им государство.

А-а, идеология партии и правительства! Это я уже слышала, это я уже видела, это я знаю не понаслышке… Вот только не думала встретить здесь, в Америке. Лучше бы они боролись с насилием и жестокостью в их кино!

Впрочем, добавил Джонатан, не все так однозначно. Хозяину гостиницы или ресторана, скорее всего, глубоко безразлично, куришь ты или нет, и на здоровье своих клиентов им наплевать. К тому же, если ты куришь у себя в номере – кому ты можешь помешать? Но они воспользовались идеологической политикой: курить плохо, значит… Значит, можно добавить несколько столиков в зал, использовав пространство возле туалета, и несколько номеров в подвале гостиницы – раньше кто бы это селился туда, кто бы садился за эти столики? Никто, разумеется. А теперь открылась возможность дополнительно заработать на курильщиках: ах, вам для курящих? – пожалуйте, у нас для вас есть местечко… А у клиента нет выбора. Все просто. Капитализм называется.

Что-то он производит на меня удручающее впечатление пока что, капитализм этот…

Если не считать подвального местонахождения, то номер был вполне приличный. Он был небольшим, и основное пространство в нем занимала кровать. Вернее, их было две, и каждая была сама по себе широченная, к тому же они стояли вместе и напоминали по размерам площадку для тенниса.

«Ну что ж, – подумала я, принимая душ, – если Джонатан снова погладит меня по спинке, то у меня есть шанс уснуть быстро, крепко и без кошмаров…»

Но меня лишили даже этого удовольствия. Когда я вышла из душа, Джонатан спал. Или притворялся. Но не будить же мне его: погладь по спинке?

Мне ничего не оставалось делать, как лечь на соседнем теннисном корте и уснуть.

Я не знаю, как ему удается просыпаться без будильника, но с тех пор, как мы живем практически вместе, Джонатан всегда встает раньше меня. Причем делает он это бесшумно, не нарушая моего сладкого, крепкого утреннего сна. И только когда, по его разумению, наступает время для того, чтобы я открыла свои не слишком ясные со сна очи, он тихонько будит меня – умытый, одетый, красивый, свежий…

– Пора, Оля, проснись.

Проснулась. Похлопала своими красивыми (черными!) ресницами. Глаза закрываются сами по себе. Я бы еще поспала…

– А ты точно знаешь, что пора? – пробормотала я.

– Чем раньше мы выйдем, тем больше мы успеем, правда ведь?

Правда, правда. Встаю. Уже встала.

Из ванной я тоже вышла свежей и красивой: короткие темные волосы уложены, макияж умелый и неброский, жемчужно-серое платье из тонкой шерсти легко схватывает фигуру, нитка жемчуга мягко светится в V-образном вырезе воротника.

Я ожидала, что Джонатан восхитится. Но он, окинув меня внимательным взглядом, сказал:

– Не годится. Извини, надо было тебя сразу предупредить: мы едем на Брайтон-Бич. У меня есть адрес.

– Вот, а ты говорил, что прилично зарабатывающие люди там не живут!

– Профессор, то есть зять Колесниковой, живет с семьей в Кливленде. Это вообще другой штат. А сама Колесникова приехала по программе эмиграции и пользуется социальной помощью. Таких, как она, и селят на Брайтоне… И там тебе не придется играть английскую леди. Так что оденься попроще, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания…