Анатолий Степанов - Любить и убивать

— Жорик, так я завтра жду твоего звонка! Весь день жду!

На громадной автостоянке автомобили существовали в своей, без людей, таинственной жизни. Они отдыхали и, казалось, отдохнув, сами по себе двинутся по своим делам. Сырцов открыл «девятку», порылся в бардачке, извлек тяжеленную связку ключей и отправился на поиск бордовенькой «хонды». Две «хонды» попались сразу же, но бордовенькая не давалась в руки. Ишь, шалунья! Ну, куда ты по бабской прихоти притулилась? Конечно же, все передом — на выезд чтоб удобнее, а бордовенькая задом!

Не мигала, не щелкала, не постанывала, не крякала. Если в «хонде» и была сигнализация, то сейчас, скорее всего, она не включена. Завыть может тогда, когда он будет вводить шершавого. Осторожно, не торопясь, он вставил подходящий ключ в дверной замок. Не завыла. Теперь второй опасный этап — поворот ключа. Молчала «хонда», молчала!

Сырцов спокойно, в «хонде» как в своей, уселся за руль. Для начала — осмотр, благо освещение позволяло: чуть в стороне ярко и мертво светила люминесцентная лампа на высоком столбе.

У нашей дамочки в руках ничего не было, а в маленькое полудекольтированное вечернее платье вряд ли можно что-либо спрятать. Итак, где сумка? В бардачке — обычная дамская мелочь, за стеклом заднего обзора — только аптечка. Франтовской женский клифт, брошенный небрежно на соседствующее с водительским сиденье. Ах ты моя хитроумная лапочка! Сырцов переместил пиджачок на спинку и пошарил на полу под капиталистически удобным сиденьем. Вот и сумочка, скорее сумка.

Круглые, квадратные, цилиндрообразные пудреница, общий косметический набор, губная помада, тушь для ресниц, духи. Носовой платок, запасные колготки в комке, ключи. Наконец-то!

Сырцов раскрыл записную книжку. Для начала хотелось посмотреть на букву «С». Но и смотреть не надо было: на нужной страничке алфавита лежала визитная карточка, на которой витиевато отпечатано: «Шеф-директор детективного агентства „Блек бокс“ Николай Григорьевич Сергеев». С угла карточки сквозь условную паутину мишени смотрело на Сырцова отчаянно волевое лицо то ли Шерлока Холмса, то ли Штирлица. Уже не зря решился на мелкую уголовщину.

Вздохнув, Сырцов кинул книжку в сумку и сделал все как было. Пробегать в спешке по рядам Машиных знакомцев — бессмысленно. Эти ряды следовало изучать под микроскопом, но бодливой корове Бог рогов не дает. На всякий случай позаимствовав визитку владелицы сумки, Сырцов вздохнул еще раз и чисто автоматически сунул руку за противосолнечный щиток над баранкой. На ощупь понял: магнитофонная кассета. Сырцов извлек ее и осмотрел. Кассета как кассета. Ее бы послушать. Но в «хонде» не было магнитофона, только радиоприемник. Тем более интересно: не Фреди же Меркури с группой «Куин» на пленочке записан, а нечто более важное, что необходимо иметь под рукой.

Сырцов вздохнул в третий раз, вернул на место кассету, осмотрелся внимательно — все ли в порядке? — вылез, закрыл «хонду» и направился к своей распрекрасной «девятке».

И в «девятке» не было магнитофона. Погоревав по этому поводу, Сырцов включил мотор и, поплутав среди автомобилей, выбрался на Старокалужское шоссе.

Он ни о чем не думал. Полученная информация отложилась в нем до востребования. Он крутил баранку и насвистывал песенку о художнике, который рисует дождь.

Телефон верещал как резаный поросенок. Верещал, когда он подходил к двери, верещал, когда он открывал ее, верещал, когда он, суетясь, рванулся к нему. Но как только Сырцов поднял трубку, — замолк. Звучали, как тик в больном зубе, короткие гудки. И слава Богу.

Сырцов с солдатской аккуратностью пристроил на вешалку брюки и блейзер, поставил в ящик башмаки, стянул с себя и сложил так, чтобы не заминалась на груди, фуфайку. Освобожденно шлепая голыми ступнями по кафелю, прошел в ванную — для легкого омовения. Отрегулировал воду, чтобы была не холодная, не горячая, а теплая, подставил башку под струю и от удовольствия прикрыл глаза. Вода долбила затылок, скатываясь за ушами к углам рта.

Конечно же, именно сейчас телефону вторично понадобилось ударить в затяжной набат. Матерясь и вытирая волосы полотенцем, он добрался до трубки на четвертом звонке.

— Зачем, зачем вы приходили к нему, Георгий? — не спросил — осудил ломкий голос Светланы Дмитриевны.

— К кому же он приходил? Надо полагать, к отставной козы барабанщику, к сиятельному отставнику-папашке.

— К кому? Ко многим приходил и от многих уходил.

— Вы кривляетесь! Вы знаете, знаете к кому! Он старый, больной, на грани маразма человек. Единственное, что ему сохраняет жизнь, — это покой. А вы, вы…

— Вот что, Светлана Дмитриевна. Я действую так, как мне подсказывают сложившиеся обстоятельства и опыт. Или вообще не действую. К счастью, я забыл у вас концерт — мы друг другу ничего не должны. Даю вам сломи: то, что я узнал от вас, останется тайной для кого бы то ни было. Извините. Покойной ночи.

— Не кладите трубку! Не кладите трубку! — умоляя, потребовала Светлана Дмитриевна. Изображать из себя целку-невидимку, бросать трубку для того, чтобы она им час перезвонила?

— Что вы мне хотите сказать, Светлана Дмитриевна? Коротко, конкретно, окончательно.

— Не знаю, — проблеяли на том конце провода. — Нет, конечно же знаю. Не бросайте меня, Георгий.

— Я не муж, не любовник, — нарочно грубо сказал Сырцов. — Каким образом я могу вас бросить?

— Вы издеваетесь надо мной. — И Светлана Дмитриевна, естественно, тихо заплакала: единственная в данном положении возможность наступать. Он, стоя посреди комнаты с трубкой у уха, от ярости затопал босыми ногами.

— Чтобы вам не терпеть издевательств, давайте расстанемся. Навсегда.

— Я не хочу, — прорыдала трубка.

— Тогда какого черта звоните по прослушиваемому телефону?

— Просто очень жалко его.

— Птичку жалко! — ни к селу, ни к городу вспомнил «Кавказскую пленницу» Сырцов.

— Вы один? — вдруг спросила она.

— А я один, совсем один, с своим здоровым коллективом! — еще одну классическую кинокомедию вспомнил Сырцов.

— Давайте сегодня ничего не будем решать, Георгий. Мы взволнованы…

— Вы взволнованы, — перебил он.

— Вы перебиваете, значит, взволнованы и вы, — разумно возразила она. — Завтра созвонимся, встретимся и обо всем поговорим. Будьте так добры, согласитесь! Вы согласны?

— До завтра, — сказал Сырцов и положил трубку. Лихорадочно напевая опять же классическое, но уже из шлягера: «Завтра, это будет завтра!», он без удовольствия домылся, влез в легкие светлые штаны и джинсовую рубаху, поставил чайник и сел на тахту ждать. Ждать, когда чайник закипит и когда объявится светская дама Маша.

Он уже попил чайку, когда в дверь позвонили. Чайник намного опередил даму. Сырцов открыл. В дверном проеме стояла и скромно улыбалась Маша в пиджачке и с сумкой через плечо. Деловая женщина. Чудеса трансформации и перевоплощения. С ума сойти можно.