Алан Брэдли - Мистический манускрипт о медном мертвеце

Насколько я помнила, кабинет заведующего находится в западном крыле. Благополучно миновав домик привратника, я продолжила свой скалолазный путь.

Воскресенья, подумала я, просто созданы для детективной работы. Все вокруг уверены, что Правосудие подождет (по крайней мере до тех пор, пока не опустеют стены церкви) и виновные даже не думают сильно скрываться.

Не встретив ни души, я, словно была невидимкой, проскользнула на лестницу № 3.

Кабинет находился именно там, где, как я помнила, он и должен быть, с надписью «В.О.Г. Деннинг» на аккуратной табличке, прикрепленной к двери.

Мне едва не стало дурно, когда я вспомнила, что должна была прийти сюда с ключами мистера Деннинга, найденными в кармане его брюк. Однако… быть может, человек из администрации школы не нуждается в том, чтобы запирать свои двери — уважение к его должности само по себе служит надежнейшим дверным замком. Но даже если он задвинул засов, я всегда могла расчитывать на свое умение открывать запертые двери, за что была безмерно благодарна Доггеру — это он дал мне несколько полезных уроков. Согнутая пополам вилка, утащенная из столовой, или прочный кусок проволоки, вытащенный из дымохода — в умелых руках они могут стать таким же хорошим средством, как и Йельский ключ. Впрочем, я могла не беспокоиться — дверь отворилась сразу, едва я к ней прикоснулась, и в следующее мгновение я уже заперлась в кабинете заведующего — быстрее, чем вы бы успели сказать «Плюнь!».

Моя предосторожность была пустой тратой времени. В этой комнате личных вещей было не больше, чем в склепе. За исключением покрытой желтокоричневыми пятнами прошлогодней открытки на Рождество (она лежала открытая на подоконнике, была адресована «Дорогому мистеру Деннингу» и подписана Норой Уиллетт из «Баттерсийского дома собак») в этой комнате не было ничего личного — только кровать, письменный стол и стопка покрытых пылью школьных учебников. В ящиках стола я не обнаружила ничего, кроме красного карандаша, линейки, ножниц, резинового ластика, коробочки канцелярских кнопок и ложки.

Создавалось впечатление, что у человека, занимавшего прежде эту комнату, потребностей было не больше, чем у приведения… словно его никогда и не существовало.

И хотя я заглянула под матрас и за подушку, а также проверила пространство за выдвижными ящиками и вывернула сложенные носки, я не особенно старалась во время этих поисков. Я ничего не ожидала найти — соответственно, и не нашла ничего.

За сим я позволила себе удалиться.

Чтобы добраться до лестницы, сперва мне нужно было пройти через строй из таращащихся, заключенных в черные рамки лиц, которые выстроились с двух сторон по стенам длинного коридора: то были прежние обитатели Грейминстера, его ученики и преподаватели, кто отбыл в смерть «ради того, чтобы жили другие», о чем гласила надпись под каждой рамкой. Я старалась смотреть прямо перед собой, пока маршировала мимо под тяжелым взглядом этих давно мертвых глаз, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не припустить бегом прежде, чем доберусь до лестницы.

Этажом выше, в самом конце коридора, располагалась химическая лаборатория — позорные джунгли из немытых пробирок, заляпанных мензурок и перепачканных чашек петри, которые свидетельствовали, что преподаватель химии мистер Винтер был скорее увлечен своим «Ягуаром», чем чистотой. Прихлопнуть бы его за это мухобойкой!

Классная доска была сплошь исписана формулами — так же, как и список результатов теста, который возглавляли фамилии Плакстон и Сомервилль.

Химические реактивы я обнаружила на полках в длинной, темной, узкой передней: они были расставлены более или менее в алфавитном порядке, хотя и не всегда, если учесть, что пузырек сульфата цинка предшествовал пузырьку серы. Прежде чем я приблизилась, я уже знала, что и где искать. Пустое пространство между карбонатом кальция и соляной кислотой подсказывало, что на полке не хватает большой емкости с пентагидратом сульфата меди. Я не сомневалась: рано или поздно она, уже пустая, обнаружится в одной из мусорных корзин в Энсон Хаузе. Вопрос в том, кто же взял ее с этой полки? На ней вполне могут обнаружиться отпечатки пальцев… но все это пока было делом будущего.

В настоящем оставалось только одно, что я должна была сделать перед своим уходом. Я стерла тряпкой несколько записанных на доске формул, взяла кусочек мела в левую руку (это изменит мой почерк) и написала на доске крупными буквами: ЧИСТОТА = БЛАГОЧЕСТИЕ, так, чтобы отсюда их было видно любому.

Я была невероятно горда собой.

Когда я появилась на школьном дворе, из открытых дверей часовни, словно из огромного разинутого рта, повалила толпа мальчиков и их преподавателей. Солнце наконец почтило нас своим присутствием, обещая славный и теплый денек. Я медленно поплыла в сторону растущего на территории древнего дуба, где, сняв и расстелив свой непромокаемый плащ, я скромно присела на траву, руки при этом сложила на коленях, повернула лицо к солнцу и навесила на него легкую мечтательную улыбку. Сейчас я выглядела как чья-нибудь сестра, отдыхающая в предвкушении чаепития с бисквитным печеньем — не больше, не меньше.

Господи, как же просто обводить вокруг пальца маленьких мальчиков и взрослых мужчин!

Пока я ждала появления толпы поклонников, чтобы сходу дать им от ворот поворот, я решила не тратить времени даром и начала взвешивать факты по этому делу.

Во-первых — наличие самой ванны и ее скончавшегося обитателя, покрытого медью человека, который и сейчас сидит в ней и выглядит точь-в-точь как увеличенный в размерах кубок, вручаемый за победу в автогонке. Не так чтобы его смерть совсем не вызывала грусть, печаль и тому подобное — в какой-то мере это было своего рода грандиозное событие, и я была бесконечно благодарна Плакстону за то, что он решил воспользоваться моими услугами.

Не было никаких сомнений, что тело подверглось электроосаждению: один конец провода был помещен в ванну, наполненную раствором сульфата меди, в то время как второй при помощи зажима был прикреплен к носу покойного словно прищепка для белья.

Кольцо оставшегося на стенках ванны осадка также может оказаться ключом к разгадке — об этом тоже необходимо подумать.

Непросто будет вычислить преступника, решила я, составляя в своей голове список подозреваемых.

В первую очередь оговорюсь, что мой список возглавляет Уилфред Сомервилль — уж очень подозрительно он себя вел. По словам Плакстона, его отец был заядлым фотографом-любителем, на основании чего можно было предположить, что определенное умение обращаться с химикатами передалось и сыну. Даже не самому осведомленному наблюдателю известно, что пентагидрат сульфата меди иногда используется в фотолаборатории в качестве обратного отбеливателя.