Михаил Гребенюк - На участке неспокойно

- Талант и любовь к делу! - вставил Лазиз, стараясь угадать, куда клонил Сергей.

- Сейчас о нашем отделе заговорили, как о лучшем, - тем же тоном продолжал Сергей. - О нас написали в газете. Недавно хвалили на коллегии Министерства. Наверно, занесут на республиканскую Доску почета. Количество преступлений уменьшилось, раскрываемость уже увеличилась вдвое. Я верю, придет время, когда у нас не останется ни одного нераскрытого преступления. Мы поднимем все старые дела и исправим ошибки прежнего начальника уголовного розыска.

- Нам бы раскрыть магазинную кражу - уныло протянул младший лейтенант.

- Магазинную кражу раскроем вместе, это нетрудное дело… В последнее время повсюду, где бы о нас ни говорили, только и слышно имя подполковника Абдурахманова… «Благодаря его умелому руководству…», «В результате его замечательного организаторского таланта…», «Потому что он умеет подойти к каждому человеку…», «Ему не свойственно чувство высокомерия…» Честное слово, меня от этих слов тошнит. Все же это неправда! В том, что наш отдел вышел в передовые, заслуга не одного Абдурахманова, а всего коллектива!.. Хотя, Лазиз, мне кажется, что нас иногда незаслуженно хвалят.

- Ты это брось.

- Нет, Лазиз, я совершенно серьезно говорю. Ты смотри: факты аморальных проступков у нас имеются, нарушения служебной дисциплины имеются, извращения приказов и распоряжений Министерства имеются, нарушения соцзаконности имеются.

- Кто же виноват в этом?

- Рыба гниет с головы, - резко сказал Сергей.

- Я думаю, что некоторую долю вины ты и на себя возьмешь? - лукаво прищурился Лазиз. - Или ты настолько кристально чистый, что тебя не за что ругать? Кстати, ты так и не сказал мне, о чем говорил с тобой Якуб Панасович.

- Не хочется возвращаться, Лазиз, к этому… У меня нет слов, чтобы передать тебе все, что чувствовал я, когда он прочитал мне письма. Я и сейчас еще не в своей тарелке. Помнишь, я как-то ночью разыскивал автомашину, чтобы отвезти в родильный дом жену дружинника Зияева?

- Не забыл.

- Не понимаю, зачем люди клевещут друг на друга? Это я должен был написать письмо в больницу и рассказать о подлости Садыкова.

- Второе письмо от кого?

- От Сары Исааковны, лотошницы. Написала, что я взял под защиту Жана Мороза, который, якобы, пытался обворовать ее.

- Ты же его действительно взял под защиту. Я Мороза знаю. Мне кажется, что зря все-таки выгораживаешь его. Я бы на твоем месте не миндальничал с ним.

- Ты бы на моем месте поступил точно так же, как я, - попивая маленькими глотками горячий чай, уверенно сказал Сергей. - Мороз в сущности неплохой человек. Вся беда в том, что никто из нас ни разу не попытался по-настоящему помочь ему. Он вбил себе в башку, что никому не нужен, и делает, что хочет, даже не задумываясь, хорошо это или плохо.

- Что же ты намерен предпринять?

- Пока не знаю. Во всяком случае, так его не оставлю…

- О чем же вы еще говорили с Якубом Панасовичем? - не отступал младший лейтенант.

- Так, о разных пустяках, - не сразу отозвался Сергей.

- Ты еще не сказал о выпивке у Крупилина. Как к этому отнесся Якуб Панасович?

С поля налетел горячий упругий ветер. Он с шумом ударился о берег реки, зашуршал газетами, разбросан-; ными на старом топчане, который стоял на краю площадки, обжег жаром Сергея и Лазиза. Откуда-то, должно быть с пасеки, белевшей спереди хлопкового поля, донесся приглушенный собачий лай. В воздухе, как марево, повисла негустая серая пелена не то из пыли, не то из мошкары, поднятой с земли ветром.

Неслышно вошел Юлдаш-ака с двумя арбузами и дыней. Сказав, что скоро будет готов плов, он взял ведро, стоявшее под топчаном, почерпнул из реки воду и, не торопясь, начал поливать площадку.

Ожидая ответа, Лазиз думал: «Сказать о том, как он уговаривал самовлюбленного Крупилина никому не сообщать обо всем, что произошло у него в магазине, или не сказать?»

- Так как же отнесся к твоему сообщению Якуб Панасович? Выпорол?

- Было…

- Бы-ло, - скопировал Лазиз Сергея. - Ты только что перечислял недостатки, которые имеются в нашем отделе, и правильно решил - виноват во многом начальник Отдела. Почему же ты не говоришь об этом открыто? Почему ты только со мной поделился своими мыслями?

Разве у нас нет хороших, честных людей, которые по-настоящему болеют за дело? О том, что тебя волнует, ты, в конце концов, мог написать в нашу газету! Я думаю, что это принесло Сыне мало пользы!

- Я понимаю…

- Что ты заладил одно и то же: понимаю да понимаю… Я уже тебе сказал: ничего ты не понимаешь!

Понимал бы - не сидел бы здесь и не ныл, как баба! Противно смотреть на тебя!

- Ну и не смотри!

- Обиделся? Хочешь, я тебе скажу, почему ты не говоришь открыто о недостатках начальника отдела? Ты боишься его! Да-да, не делай, пожалуйста, такие глаза! У кого душа не чиста, тот не очень-то лезет на рожон. Ты бы рад покритиковать Абдурахманова, да у тебя под ложечкой сосет. Своих грехов много. Как бы они не всплыли наружу.

- Фантазируешь!

- Между прочим, - не обратив внимания на реплику Сергея, возмущенно продолжал Лазиз, - ты теперь примиришься даже с клеветническими письмами, вот увидишь! Потому что не захочешь бороться с клеветниками. Духу у тебя не хватит. Как бы чего не вышло.

- Ну, знаешь!

- Да! Ты не захочешь бороться с клеветниками! Ты подумаешь: как бы чего не вышло! Не позабыл, чье это выражение? Ты не будешь поднимать шума потому, что тебя все время преследует собственный грех. Вот когда ты очистишься от него, тогда у тебя появятся прежние силы и ты станешь прямо глядеть в глаза людям. Тогда только на твоей стороне окажется правда! Согласен со мной?

- Не знаю…

- Хорошо… Узнаешь потом. Побудешь один, все обдумаешь, взвесишь, как говорят, и узнаешь… Ну не сердись, чего ты надулся! Мы же с тобой друзья!

- Правильно!

- Вообще-то, тяжело признавать свои ошибки, - чтобы как-то успокоить Сергея, снова начал Лазиз. - Однажды я совершил необдуманный поступок. Об этом как-то узнал Таджиддин Касымович. Он же, считай, наш «крестный». Помнишь случай в Янгиюле? Тогда он работал в милиции детским инспектором.

- Помню, - улыбнулся Сергей.

Когда кто-нибудь в разговоре произносил имя Ядга-рова, у Сергея всегда к сердцу подступала теплая волна. Он даже сейчас на минуту позабыл все, представив мужественное лицо первого секретаря горкома партии.

- Так вот, - продолжал Лазиз, - вызвал он меня и давай пропесочивать, да так, что я не знал, куда деваться. С тех пор, как вспомню этот случай, меня в дрожь бросает… Якуб Панаеович, между прочим, тоже не скупится на слова, когда кого-нибудь учит уму-разуму.

- Да-а…

- Ладно, не грусти. Все перемелется, мука будет. Мы еще повоюем! Повоюем, а?

Сергей не ответил - слез с топчана и, повернувшись лицом к реке, долго, не отрываясь, глядел на нее. Она бежала куда-то торопливо, неся на своих желтых волнах сорванные где-то наверху травы и цветы, и казалось, что стоит только закрыть глаза, как ее беспокойный, однообразный говор превратится в голос Лазиза и все повторится сначала - придется опять, хочешь ты этого или не хочешь, выслушивать горькую правду и делать вид, что ты не согласен, хотя где-то в глубине души ты оставался благодарен другу за все, что он тебе сказал. Ты давно все это понимал, но у тебя не было сил признаться самому себе в этом. Ты храбрился, прекрасно зная, что дело-то вовсе не в храбрости. Тебе нужен был друг, который бы внимательно выслушал тебя и посоветовал, что делать дальше…