Михаил Черненок - Девушка ищет спонсора. Тузы и шестерки

— Что о нем можете рассказать? — быстро вставил вопрос Слава.

Окушко вздохнул:

— Характером Глебушка был, как говорится, рубаха-парень, но умом — дурнее паровоза. Вселившись в комнату, с месяц продержался трезво, пока шоферил у какой-то начальницы из коммерческого банка. А потом загудел хлеще Степы Шутова.

— С кем Вараксин в это время общался?

— Всякая шпана вокруг него ошивалась. С работы, понятно, Глеба вытурили. Тут уж он, можно сказать, ни единого дня не просыхал, и смерть свою принял от чрезмерного перепоя.

— Чтобы выпивать, надо иметь деньги…

— Понятно, за красивые глаза ни один чудак бутылку не подаст. А деньжата у Вараксина, хотя и небольшие, но периодически водились. Стало быть, кто-то финансировал его в период безработности.

— Может, собутыльники?..

— Куда там! У собутыльников в кармане сидела вошь на аркане. Чтобы ты лучше представлял эту компанию, покажу короткое письмишко, — старик приложил ко лбу указательный палец и, словно вспомнив, вытащил из-под кухонного столика потрепанный ученический ранец. Порывшись в нем, отыскал сложенный вдвое измятый тетрадный листок и подал его Голубеву: — Вот, прочитай-ка, что один собутыльник пишет другому.

Голубев с повышенным вниманием стал читать:

«Добрый час, Прошка! С горячим приветом и наилучшими пожеланиями Степаша. Я уже писал тебе с восемнадцатой зоны, пока сидел там до утверждения. Ответа не дождался. Ну, а сейчас давно приехал на восьмерку. Здесь с каждым годом становится хуже. Перекрывают клапана и со свободы, и в зоне. Правда, кому есть подзаботиться со свободы, те и здесь имеют все. Но ты же знаешь, что мамка моя крякнула в Чечне, а папку я никогда в глаза не видел. Прошка, если будет время и желание чем-то помочь мне, то это можно сделать проще всего в передаче. Сходи к Вараксе, скажи ему: если не рассчитается со мной за приватизированную комнату, пусть на долгую жизнь не надеется. А то, что мне надо, куда и как зарядить, сам знаешь. Если с деньгами туго, и Варакса откажет, то хотя бы из местной конопли свари манаги. На этом молоке сделай тесто и нажарь каких-нибудь шанежек. Ну, а если будет что-то покруче, то можно готовым раствором пропитать марочку или носок, а шалу забить в сигареты с фильтром. Кидать стало очень трудно. Мусора пасут со свободы, и заборы выше подняли. Вот такие дела. Хорошего мало. Если что придумаешь, то адрес знаешь. Передавай привет бродяжке, которая рядом с тобой. Желаю тебе здоровья и удачи в делах. Крепко жму руку. С уважением и теплом Шутник Степаша».

Как только Голубев оторвал взгляд от письма, старик тотчас заговорил:

— Цидульку эту прислал из колонии Степа Шутов своему закадычному собутыльнику Богдану Прохорову, имеющему уголовную кличку Прошка.

— Как письмо к вам попало?

— Слушай дальше. По всей видимости, выполняя просьбу Степы-шутника, Богдан наведывался к Вараксину и то ли обронил эту бумажку, то ли умышленно в коридоре бросил. Я подобрал. Хотел передать Глебу, но тот находился в таком запое, что выглядел болван болваном. Пришлось припрятать письмецо с расчетом на лучшее время. Спрятать-то спрятал, да и забыл про него. Ты вот, заговорив о собутыльниках, напомнил.

— Кто еще к Глебу приходил в последние его дни? — спросил Слава.

— Разная бродяжня, как в этой цидуле написано. Кто раздобыл бутылку, а выпить негде, тот и заруливал сюда. С бутылкой Глеб принимал всех без разбора. В основном, среди гостей, по моим приметам, были дружки Степы. Но, бывало, и незнакомые для меня заглядывали. Обрисовать их внешность не могу. Глаза на старости лет слабеют. Людские лица с трудом различаю.

— Может, внук ваш что-то конкретное скажет?

— Очень ценная мысль! У внука глаз как алмаз. За сноровку наблюдать и помнить увиденное я Штирлицем его называю. Ничего, не обижается. Только сразу начинает по-немецки лопотать, а я, грешный, из этого языка на Отечественной войне освоил всего лишь: «Хенде хох!», «Гитлер капут!» да «Тринкнем шнапсу».

Слава засмеялся:

— Не много.

— Да, маловато, — согласился Окушко и, высунувшись в окно, крикнул: — Венька!..

Звонкие переливы гармоники не утихли. Вздохнув, старик повысил голос:

— Штирлиц!!!

— Вас ист дас, гросфатер? — разом оборвав мелодию, откликнулся внук.

Окушко обернулся к Голубеву:

— Слыхал, как ловко протарабанил? Наверное, выпалил: «Чего орешь на всю улицу?»

Слава опять хохотнул:

— Нет, спросил: «Что, дедушка?»

— Ишь ты… — старик снова высунулся в окно. — Иди-ка домой, Веня!

— Подожди, еще немного поиграю.

— День большой, после наиграешься. Иди скорей. Интересный разговор к тебе есть.

Внук Окушко оказался действительно развитым парнем с собственным мнением и цепкой памятью. На все вопросы Голубева Веня отвечал солидным юношеским баском уверенно и смело. По его словам, с Вараксиным он жил мирно. Ни трезвый, ни пьяный Глеб к нему никаких претензий не предъявлял. Если кто-то из рэкетиров «наезжал» на пацанов, с которыми Веня мыл машины или сдавал винкомбинату бутылки, то Вараксин быстро ставил нахалов на место, и те «поджимали хвосты, будто нагадившие щенята». Чтобы отблагодарить Глеба за такую услугу, однажды пацаны, сбросившись, предложили ему пятьсот тысяч, но Глеб ни рубля не взял. Ответил со смехом: «Шнурки, не делайте из меня коррупционера-взяточника. У меня есть другие источники дохода».

— И какие же это «источники» были? — спросил Голубев.

— На тему доходов я с Глебом не разговаривал, — солидно ответил Веня. — Знаю только, что один парень ежемесячно платил ему по триста пятьдесят тысяч.

— За что?

Веня усмехнулся:

— Ну, это ж коммерческая тайна.

— А откуда узнал?

— В конце февраля, когда Глеб уже не работал шофером, он попросил меня сбегать к гастроному «Под часами», который на Красном проспекте. Там, мол, будет стоять «Рено» белого цвета. Скажешь, что ты мой порученец, и принесешь мне получку. Я мигом сгонял туда. Сидевший в машине парень без слов передал для Глеба одну пятидесятитысячную и три стотысячных кредитки. Потом точно так же бегал я в середине марта и в начале апреля.

— В лицо запомнил того парня?

— Само собой.

Голубев разложил на столе, как игральные карты, десяток фотографий:

— Посмотри внимательно. На этих карточках его нет?

Веня довольно быстро ткнул пальцем в фотографию Тимофея Шерстобоева:

— Вот он.

— Не ошибаешься?

— Здесь нечего ошибаться. Точно он.

— А еще никого не узнаешь?

— Еще… — Веня нахмуренным взглядом обвел все фотографии и показал на снимок Копалкина. — Еще вот этого два раза видел у Глеба.

— Когда?

— В начале апреля, посылая меня за деньгами, Глеб сказал, что ждет в гости бывшего сослуживца, и попросил, как только возьму у парня деньги, купить две бутылки водки, буханку хлеба и килограмм «Любительской» колбасы. Когда я все это принес, гость уже сидел в комнате Глеба. Федькой его Глеб называл. Они сразу стали бухать. Вараксин закейфовал круто, а Федька слегка завеселевшим ушел.