Игорь Шинкаренко - Мистерия в парижском омнибусе

Поэтому Поль последовал за зрителями, которые возвращались на свои места после выкуренной в антракте сигареты. Он назвал контролёру номер ложи, и медленно поднялся по лестнице, которая ведёт к коридору лож первого яруса.

Поль вышел из своего клуба в превосходном настроении, готов был всё увиденное воспринимать позитивно и провести прекрасный вечер в обществе красивой девушки и её отца. Но встреча с этой продавщицей апельсинов изменила расположение его духа. Она поставила Амьена лицом к лицу перед проблемами, которые прежде очаровывали только сыщика-любителя Верро, а его совершенно не привлекали. Казалось, что эта плачевная история с омнибусом будет настигать его везде, где бы он не появился. Поль хотел бы никогда больше об этом ничего не слышать, а ему все время эту историю напоминали, даже люди, которых он не знал.

И то, что его раздражало больше всего, состояло в том, что он и сам, несмотря ни на что, не мог отделаться от воспоминаний о произошедшем. Поль напрасно старался говорить себе, что смерть этой девушки его никак не касается, и что у рассуждений его дорогого товарища по поводу насильственной смерти девушки не было здравомыслия… все равно он невольно прислушивался к словам торговки, получал удовольствие от расспросов, которые он ей учинил, и сведения, которые она ему предоставляла без разбора, пронзали его любопытство.

—

Решительно, это слишком глупо, — шептал он, заставляя себя смешаться с толпой, которая повторно вливалась в театр. — Я сам себе создаю все новые неприятности, когда мне вполне достаточно позволить себе просто жить, чтобы быть вполне счастливым. Я сумел сделать себе имя и заработать гораздо больше денег, чем мне необходимо для жизни. Меня везде с радостью принимают, во всех домах, и мне нужно дорожить возможностью удачно жениться, сочетаясь браком с девушкой, которая мне нравится. Что я выиграю от того, что буду разбираться в мрачных последствиях события, на котором я случайно присутствовал? Что хорошо для Верро, бездельника и экстравагантного типа, разыскивающего, убивая своё никчёмное время скрывающихся от правосудия преступников, вряд ли будет полезно мне. Я же в состоянии гораздо продуктивней использовать моё время. К черту продавщиц апельсинов и отравленные булавки! Этим вечером идёт речь лишь о том, чтобы нравиться этому восхитительному созданию, имя которому Аврора Дюбуа. Если только я получу от нее и её отца разрешение сделать её портрет для художественного салона будущего года, этот успех меня успокоил бы и я бы забыл навсегда о поисках мужчины и женщины, которые замыслили это сумрачное преступление.

Держа сам для себе эту очень разумную речь, Амьен старался рассечь окружавший его человеческий поток, но не преуспел в этом начинании. Прямо перед ним маячила фигура какого-то большого и мускулистого господина, чья широкая спина преграждала ему проход, и который, казалось, нарочно не спешил, чтобы позабавить себя, выводя из терпения остальных зрителей, которые шли за ним, спеша занять свои места в зале.

После нескольких безуспешных попыток прокрасться вперёд между стеной и этим персонажем, Амьен дошёл до того, что в несвойственной ему манере попробовал немного подтолкнуть этого нахала, чтобы убедить его передвигаться немного быстрее.

Мужчина обернулся, бормоча достаточно отчётливо невежливые слова, и показал, таким образом, своё лицо художнику, который испытал странное ощущение, увидев его. Полю показалось, что этот любитель театральных драм премного походил на пассажира омнибуса. Это были те же черты, будто обрезанные ударами топора, те же седеющие усы, те же бакенбарды, по-военному подбритые, то же тяжёлое выражение физиономии. Только его костюм кардинально отличался о персоны, которую он видел поднимающейся в империал омнибуса: вместо мешковатого пальто и фетровой шляпы этот господин был одет в чёрный редингот из тонкого сукна и совсем новую шёлковую шляпу.

Его глаза быстро осмотрели… буквально ощупали Амьена… очень живые, черные глаза в тени густых бровей, и без сомнения он решил, что Амьен не достоин его гнева, так как, вместо того, чтобы грубо его окликнуть, он тотчас же принял прежнее положении, и ускорил свой темп, да настолько, что Поль почти сразу потерял его из виду в коридоре, который вёл в направлении оркестра.

«Поклялся бы, что он меня узнал и сбежал, — подумал Амьен. — Если бы Верро был здесь, и если бы я с ним поделился своими впечатлениями, он бы преследовал этого индивида по пятам. Но я не Верро, и я не собираюсь развлекаться беготней и погоней за мифическим незнакомцем.»

После этой мудрой мысли Поль продолжил свой путь на первый ярус театра. Он искал ложу, которая располагалась прямо напротив сцены, и когда нашел её, позвал билетёршу, не думая больше о встрече, которая только что с ним приключилась.

Гардеробщица прибежала на звук его хорошо поставленного голоса и ввела в ложу, занятую отцом и дочерью Дюбуа.

Амьен с удовольствием наблюдал, как щеки мадемуазель Авроры окрашиваются густой пунцовой краснотой, которая, как ему показалась, была ей к лицу, а господин Дюбуа его принял наиболее учтивым образом. Он потрудился встать, чтобы протянуть Полю обе руки, и сам подвинул стул вновь прибывшему, и Амьен сел на него только после того, как оплатил за столь лестный приём развёрнутым комплиментом в адрес семейства Дюбуа, на который девушка ответила любезной улыбкой.

— Я был уверен, что вы не откажетесь составить нам компанию, — воскликнул господин Дюбуа, — и я вас благодарю за то, что вы посвятили нам ваш вечер.

Этот домовладелец-капиталист был маленьким аккуратным старичком, приятного аспекта и модно одетый. У него были быстрые жесты, правильная и лёгкая речь, привлекательные манеры, и его физиономию можно было бы назвать симпатичной, если бы она была откровеннее. Глаза немного портили её-они почти никогда не смотрели в глаза собеседника, и в них была тревожная подвижность. И затем, губы чересчур сильно расплывались в улыбке, но она была банальна и не искренна. Хотя, в совокупности его физиономия была скорее приятной, и у господина Поля вполне вырисовывался на горизонте очень презентабельный тесть.

Мадемуазель Аврора, к счастью для нее, ничуть не походила на своего отца. Она, без сомнения, именно от своей матери унаследовала свою фигуру, цвет волос и некоторую милую беспечность, которая придавала всему её облику особенную привлекательность. У нее была, как говорится, стать и порода, а господин Дюбуа, в отличие от неё был простоват, и отличался не самым лучшим воспитанием. Но он был без ума от своей дочери, и поэтому ему многое прощалось от бомонда, воспринимавшим его таким, как он есть, в угоду его наследницы.