Игорь Шинкаренко - Мистерия в парижском омнибусе

Это был именно тот господин, которого он толкнул на лестнице, и который, как ему показалось, неясно походил на пассажира из омнибуса.

На этот раз Амьен смог его рассмотреть без спешки, в полной красе, так как его лицо было хорошо освещено светом рампы, и он не скрывался, а Полю больше и делать было нечего, поскольку в это время мадемуазель Дюбуа развлекалась тем, что косилась на актёров и на пейзажи декораций.

Поль получал гораздо меньше удовольствия, рассматривая этого незнакомца, чем созерцая прекрасную Аврору, но его любопытство было пробуждено этой живой трудно объяснимой композицией, и он приложил большие усилия, чтобы напрячь свою память и вытащить из её закромов черты увиденного мельком накануне мужчины в омнибусе.

Эти усилия увенчались успехом, и Поль снова констатировал определённое сходство, но по прежнему не мог утверждать, что это один и тот же человек… абсолютной уверенности не было. Париж полон мужчин, несущих на своём лице пышные усы и бакенбарды, прерванные лезвием бритвы на уровне уха. Рост был тем же, телосложение такое же, как и некоторая резкость в движениях. Индивид, время от времени, не ритмично жестикулировал, казалось, обращаясь с призывами к кому-то. Но, по-видимому, не к персонам, которые занимали ложу Амьена, так как ни отец, ни дочь не обращали никакого внимания на этого персонажа, наблюдающего за ними издалека.

Но все это ничего не доказывало, и Амьен, менее усердный, чем Верро, уже собирался отказаться от продолжения наблюдения, когда увидел, как господин возле оркестра склонился, чтобы обратиться с речью к женщине, сидящей рядом с ним.

Это было само по себе вполне естественно, и между тем у художника тотчас же возникло интуитивное предположение, что эта женщина должна была быть тем самым созданием, которое нанесло укол отравленной булавкой бедной девушке, которая сейчас лежала на холодных мраморных плитах Морга. Рискованное предположение, учитывая, что справедливость его было невозможно проверить, так как соседка бедняжки-покойницы ни разу не показала своего лица во время пути с бульвара Сен-Жермен на улицу Лаваль.

Между тем, при первых же словах, которые ей произнёс мужчина, стоявший навытяжку, она быстро повернулась и подняла голову, чтобы посмотреть на ложу, на которую, без сомнения, этот месье обратил только что её внимание.

Свет от люстры падал под прямым углом на её лицо, и Амьен увидел, что черты его были довольно правильными, но слишком резкими, а цвет немного красноватым, куперозным. Совокупность всего этого не производила отталкивающего впечатления, и физиономию её можно было даже с некоторой натяжкой признать изысканной. Возраст этой дамы должен был плавать где-то между тридцатью пятью и сорока годами.

«Неужели это на меня она смотрит с такой настойчивостью? — спрашивал себя Поль. — Я в этом сомневаюсь, так как едва ли она может меня увидеть, учитывая место, которое я занимаю в глубине ложи. И если это не я, то это, следовательно, месье или мадемуазель Дюбуа… мадемуазель скорее, так как она довольно красива, чтобы это заметили… и между тем, это странно, что женщина, которая пришла в театр посмотреть драму вместе с красивым мужчиной, именно на которого она должна бы смотреть, вместо этого созерцает…»

Месье Дюбуа также, вместо того, чтобы увлечённо наблюдать за подвигами Джека Шеппарда в таверне одноглазого Пи, принял позу триумфатора и беззаботно прислонился к перегородке ложи, выставив на всеобщее обозрение толстую золотую цепочку для часов, которая извивалась на его жилете и алмазные запонки, сверкавшие на его рубашке. Он искал в зале знакомые лица, и в конце концов взгляд его наткнулся на пару, разместившуюся в углу у оркестра.

Тотчас же женщина снова повернулась в сторону сцены, а мужчина рядом с ней поприветствовал капиталиста. Он засвидетельствовал своё почтение не движением руки, как салютуют другу, а склонился с уважением и, на этом расстоянии, столь скромная, неприметная вежливость выглядела немного смешно. Месье Дюбуа на это ответил довольно сухим поклоном головы. Мужчина, без сомнения, удовлетворился увиденным, и поспешив сесть на своё место, принялся шептаться со своей подругой.

—

Черт возьми! — сказал про себя Амьен, — он знаком с персонажем, которым я занимаюсь уже полчаса.

Мадемуазель Аврора предупредила вопрос, который Поль собирался адресовать её отцу. Она задала ему точно такой же вопрос-близнец, также заметив этот обмен приветствиями.

—

Кто этот господин? — спросила она. — Он бывал у нас? Я что-то не припоминаю, что когда-либо видела его.

—

Я его принимаю иногда по утрам в моём кабинете, — ответил важно месье Дюбуа, — но никогда в нашем салоне, и я воздержался от того, чтобы тебе его представить. Это — торговый агент.

—

А кто это такой-торговый агент… что это за профессия? — рассеянно спросила прекрасная Аврора.

—

Моё дорогое дитя, понадобилось бы достаточно много времени, чтобы тебе это объяснить… да и вряд ли, могу предположить, это тебя заинтересует, но вкратце могу тебе сказать, что эти господа… я имею ввиду этих людей, позаботятся… посредством жалования… за проценты… о которых я с ними договариваюсь… они берут на себя сложные взыскания с должников… запутанные банкротства, ликвидации предприятий… расследования всякого рода… их специальность… их специальность… это разрешение спорных вопросов …

—

Вот слова, которые мне ни о чем не говорят.

—

Это потому, что ты игнорируешь деловой язык. Справедливости ради скажу, что ты в этом и не нуждаешься… не нуждаешься в том, чтобы знать его, так как я до сих пор занимался и буду всегда заниматься твоими делами… пока я жив, по крайней мере, а после меня эта забота перейдёт к твоему мужу, который, я на это очень надеюсь, будет трудолюбивым и надёжным человеком. Что касается этого торгового агента, который позволил себе только что меня поприветствовать через весь зал, то как только я его увижу у себя в кабинете, то попрошу его впредь быть скромнее на публике. Это человек— знающий толк в своём деле, и я его считаю честным и знающим толк в своём деле, но это не повод, чтобы являть факт знакомства со мной перед пятнадцатью сотнями зрителей… тем более, что я догадываюсь, с каким намерением он это сделал… Приветствовать такого капиталиста, как я, это прекрасная реклама для бедняги вроде него. Я готов его использовать, когда мне понадобятся его услуги, когда он сможет быть полезен для меня, но я не собираюсь терпеть его фамильярность.

—

Он, сказали Вы, знаток в своей профессии? — спросил художник.

—

О! Он очень сведущ в своих делах, могу это подтвердить. Один мой друг, негоциант, рекомендовал мне его. Я ему недавно поручил одно довольно деликатное дело, и у меня ещё не было времени, чтобы судить об этой персоне по результатам его работы на меня, но мне сказали, что ему нет равных…