Сергей Зверев - Новые гладиаторы

Судя по обилию наколок на жилистых руках, этот туземец толк в жизни понимал. Компаньоны приняли к сведению это грозное восклицание. Они опрометью метнулись назад в подъезд, а оттуда выскочили на улицу.

– Паша, что же делать? – Валера чуть не плакал.

– Давай махнем на вокзал. Он, небось, свалить быстренько хочет, а мы его и накроем!

– Точно! – Валера уцепился за это абсурдное предложение. – Накроем его, гада.

Мысль о том, что коварный поляк мог покинуть город другим видом транспорта или вообще не делать этого, ему в голову не пришла. Надо думать, из-за состояния аффекта.

А коварный поляк тем временем ехал домой на обычном троллейбусе. Карман его приятно тяжелила пачка денег.

Двор Гек покинул через дыру в заборе позади нужника. Накануне они с Пашкой отодрали одну из досок так, чтобы ее можно было спокойно отодвинуть. Дыра выходила в соседний двор, за которым располагалась остановка троллейбуса.

Вечером в гости к нему забрел Пашка. Матушка заварила им чаю и оставила на кухне одних.

Гена без слов вытащил из кармана пакет с деньгами и отдал товарищу.

– Ну, свои семь сотен я, понятное дело, забираю сразу. – Пашка зашуршал бумагой. – А вот Валерину половину поделим по совести. Это твоя доля – двести пятьдесят рублей. Да не смотри ты на меня как революционный солдат на буржуазию. Нам с тобой по двести пятьдесят, а оставшиеся пару сотен – Тиме, хоть он напрямую и не участвовал. Тимофей в нашем деле главный. Ему проблемы разруливать, если что. Все по справедливости.

Гена не возражал против такой дележки. Ясен пень, вожак стаи имеет право на самый жирный кусок добычи.

Вожак стаи – всегда сильная личность, способная на неожиданные, нетривиальные решения. Вот на такого субъекта я и наткнулся сегодня, когда пришел по вызову к очередному пациенту.

Недели через две после моего дебюта в качестве хирурга в Колизее началась новая серия поединков. Работы невпроворот. Впрочем, так жить веселее.

Багиры в этот раз не видно – наверное, задержалась в городе. Жаль. Без бабы жить нельзя на свете, нет. Но жрицы любви полагаются лишь многократным победителям в поединках, чемпионам гладиаторских боев. А я ведь довольно давно покинул ратный труд ради скальпеля и хирургической иглы. Остается надеяться, что сумасбродная Настя сама придет, чтобы развлечь мою плоть, страдающую от воздержания.

Но в этот раз судьба мне явно не улыбается. Невезение имеет свойство распространяться подобно ползучей сыпи. Я впервые в жизни попадаю в заложники. Ну и поделом – не расслабляйся!

В обычной камере для новичков – бетонные стены, шконка, стол и санузел – сидит далеко не самый высокий человек. Про таких часто говорят, мол, метр с кепкой. Однако при первом же взгляде, брошенном на его бульдожий прикус, мощные руки и широченную грудную клетку, желание шутить на тему роста пропадает.

Парень вовсе не карлик. Он просто кажется ниже своих ста семидесяти сантиметров из-за квадратной фигуры. На груди довольно глубокий, обильно кровоточащий порез. Однако на лице этого современного орка нет никаких эмоций. Он просто сидит и смотрит на меня.

– Привет! Показывай, где болит, – говорю я.

Коренастый субъект никак не отвечает на мое приветствие.

– Ну что, будем петь или глазки строить? Смотри, дело твое. – Я поворачиваюсь, чтобы выйти, и вдруг попадаю в какую-то темноту.

В ней плавают странные оранжевые сгустки, переливающиеся, как медузы. Что это? Эти мелкие монстры начинают грызть темноту острыми зубами, появившимися у них совершенно неожиданно. Наверное, они голодны.

У меня ритмично стучит в голове. Она мотается из стороны в сторону. Потом откуда-то льется вода.

Я открываю глаза. Давешний боец с бульдожьей челюстью сидит рядом на корточках и ритмично, но не сильно отвешивает мне оплеухи.

С пробужденьицем вас, доктор! Лежать в луже на бетонном полу, да еще связанным, крайне некомфортно.

Чем же он обездвижил меня? Я пытаюсь приподнять голову, чтобы рассмотреть это, но гоблин с силой давит мне на лоб. В руке у него хирургическая игла, которая многозначительно поблескивает возле моего левого глаза. Кровь из его раны капает прямо на мою спортивную куртку.

– Давай, рассказывай.

Голос у этого типа вопреки всем моим ожиданиям не зверский, а вполне себе «интеллигентный».

– Чего рассказывать?

Обитатель камеры вздыхает и приближает иглу к моему глазу.

– Все рассказывай. Что за место, на хрена меня сюда упрятали? Имей в виду, глаза у тебя два, так что один могу выткнуть сразу. Рассказ твой после этого станет куда более искренним.

Да уж, после такой преамбулы лучше не быковать. Чем же он меня так профессионально выключил? Наверняка какой-то специальный удар, что-то вроде «укуса змеи», про который мне довелось читать как-то в книжке про разведчиков.

– На хрена тебя сюда упрятали – не знаю. Я сам здесь не по своей воле. Такой же гладиатор, как и ты. Напоили меня какой-то фигней. Очнулся тут.

Гоблин опять удрученно вздыхает, как будто моя ложь причиняет ему изрядную боль. Одной рукой он оттягивает мне кожу на веке и протыкает ее иглой. Глаз заливает кровь.

– Я не гладиатор, а прапорщик отдельного батальона морской пехоты Тихоокеанского флота, – сообщает он мне. – Ты меня, сучонок, сейчас поведешь к выходу. Или следующий раз буду колоть прямо в глаз.

– Ты что, совсем стебанулся? Куда тебя вести? Мы под землей. Отсюда наверх ходит один лифт, да и тот без кнопок. С другой стороны – арены для боев и зоопарк. – Неожиданно для себя я начинаю истерить.

Впрочем, ради собственного глаза еще и не так запоешь.

– Говорю же, я точно такой же пленник, как и ты. Расстегни мою олимпийку – все тело в шрамах. Развяжи меня, и поговорим по-человечески.

– А чего ж тогда у тебя ключ от моей камеры?

– Не только от твоей. Я гладиаторский врач, лечу тут всех, кто выжил. Но наверх хода нет. Даже если ты меня здесь на ремни перед камерами порежешь, то вряд ли отсюда выберешься. Для охраны я такой же червяк, как и ты. Крыса подопытная.

Моя искренность наконец-то находит отклик в суровом гоблинском сердце. Он аккуратно прячет иголку в чемодан и развязывает путы. Оказывается, морпех связал меня обычным вафельным полотенцем, порванным на продольные лоскуты.

– Ладно, вставай.

Я обильно промываю пораненное веко холодной водой. Прапорщик терпеливо наблюдает за этой процедурой с койки. Потом мы садимся за стол и беседуем.

Он внимательно слушает мой рассказ и оживляется лишь на той его части, где меня поднимают наверх.

– Так тебя все-таки иногда выводят в верхний ярус?

– Дважды выводили. Но сбежать вряд ли получится. Кругом горы, местность незнакомая. Зима опять же. Даже за периметр не выбраться.