Владимир Мильчаков - Таких щадить нельзя

Костюнчик неодинаково относился к отцу и матери. Мать он любил, но не уважал, хотя и сам не понимал этого. Зная, что ни в чем не встретит у матери отказа, он умел использовать эту слепую любовь. Костюнчик был уверен, что стоит ему приласкаться к матери, и она сделает все так, как он хочет. Обычно Костюнчику не хватало «карманных денег», и самым надежным источником их была Анна Павловна.

Правда, и отец мало в чем отказывал сыну. Но здесь нужна была другая тактика. С отцом Костюнчик должен был говорить, «как мужчина с мужчиной», и обосновывать свою просьбу убедительными доводами. Нужно сказать, что он умел это сделать неплохо. Все дорогостоящие вещи, вроде фехтовального набора, фотоаппарата, микроскопа, подарил сыну Петр Фомич. Такими увлечениями Костюнчика полковник был очень доволен. Сильно занятый по службе, Турин не интересовался успехами сына в фотографировании, фехтовании или радиоделе. Кроме того, у него с женой давно уже было договорено, что за воспитанием сына должна следить мать.

Костюнчик был очень доволен этим разделением и не тяготился опекой матери. Отца он побаивался, относился к нему с уважением. Правда, к этому уважению у него примешивалась некоторая доля недоверия. Иногда, видя отца в парадном мундире, при всех орденах, Костюнчик задумывался: «Наверно, папа на фронте был совсем другим: смелым, решительным. Боевые ордена за так себе не дают. А сейчас он даже с мамой всегда соглашается». Слишком уж не вязалось понятие о героизме с добродушным и немного педантичным человеком, каким был Петр Фомич в домашней обстановке.

К чести полковника Турина надо сказать, что он почти никогда не говорил о своих личных подвигах. Зато Костюнчик слыхал много рассказов о героизме боевых товарищей отца. Особенно любил Петр Фомич рассказывать о своем большом друге, «настоящем офицере», как всегда подчеркивал он, о полковнике Александре Лобове. В доме Туриных Лобов бывал несколько раз, но почему-то больше любил сидеть с Петром Фомичом в его кабинете, чем в столовой. Костюнчику казалось, что друг отца посматривает на него с насмешливым недоумением, словно удивляясь, что у его старого друга имеется такой сын.

— Мама, — просительно заговорил Костюнчик, входя вместе с Анной Павловной в столовую, — дай мне немного денег.

— Костюнчик! — горестно всплеснула руками Анна Павловна. — Ведь позавчера я дала тебе пятьдесят рублей.

— Ну и что? Подумаешь, пятьдесят рублей. Юрке Зарифову отец дает по двести рублей каждую субботу.

— Отец Юры министр. У него больше денег, — слабо сопротивлялась Анна Павловна.

— Видишь ли, мама, — солидно заговорил Костюнчик, — мы ведь уже взрослые. У нас в классе большинство ребят получили паспорта. Вот мы и хотим отметить это — собраться, попеть, потанцевать, и чтобы угощение было.

Мать растроганно посмотрела на сына. И в самом деле, по существу, это уже мужчина. Ростом выше отца и матери. «В деда пошел, — умиленно думала Анна Павловна. — Плечи узковатые, но с возрастом, когда возмужает, раздадутся.

— Сколько тебе нужно? — уже сдавшись, спросила она.

— Мы договорились по сто рублей с человека. С девочек ничего не берем. Мы их просто приглашаем.

Анна Павловна начала соображать, как ей из средств, предназначенных на питание, выкроить эти сто рублей. Брать деньги со сберкнижки не хотелось. Но ее расчеты были прерваны звонком. Вернулся полковник Турин. Петр Фомич был чем-то очень расстроен. Он не поцеловал, как обычно при встрече, жену, не зашел в свой кабинет. Пройдя прямо в столовую, он не сел на свое привычное место за столом, а тяжело опустился на диван. Анна Павловна наметанным взглядом сразу определила, что у мужа крупные неприятности.

— Что случилось?! — встревоженно спросила она. — Не мучь, говори сразу! Переводят?!

— Переводят… — безучастно повторил полковник. — Переводят… и переводят.

— Переводят?!. — ужаснулась Анна Павловна. — Куда? В Кушку?! В Термез?! Почему ты согласился? Ведь только начали прилично жить, устроились с квартирой!

— Подожди, — словно вдруг очнулся полковник. — Кого переводят? Куда?

— Да ты только что сказал…

— Ты сегодняшние газеты читала? — устало спросил Турин жену.

Сообразив, что совершилось нечто другое, не угрожающее благополучию ее семьи, Анна Павловна облегченно вздохнула.

— Фу, как ты меня напугал, Петенька. А в газету я еще не успела заглянуть. Все некогда. Я ее еще из ящика не вынула.

Анна Павловна направилась к двери и через минуту вернулась с газетой. С газетного листа, окаймленное широкой траурной каймой, смотрело на нее веселое и жизнерадостное лицо Александра Даниловича.

— Как же это так? — испуганно проговорила она. — Что с ним случилось? Всегда был такой здоровый.

— Да прочитай ты, — раздраженно проговорил Петр Фомич. — Читать-то еще не разучилась?

Анна Павловна, пропустив мимо ушей колкость мужа, прочла коротенькое сообщение о безвременной трагической гибели Александра Даниловича Лобова и некролог, подписанный его близкими друзьями. У нее на языке вертелись десятки вопросов и догадок, но, взглянув из-за газеты на мрачное лицо мужа, она не решилась заговорить первая.

— Мама, скоро мы будем обедать? — донесся из соседней комнаты голос Костюнчика. — Ведь папа уже пришел.

Петр Фомич встрепенулся.

— Ну, чего же мы не садимся за стол? — спросил он жену наигранно бодрым тоном. — Разве обед не готов? Я, признаться, проголодался.

За обедом Костюнчик и Анна Павловна узнали от Петра Фомича обстоятельства гибели Лобова. Полковник взволнованно рассказывал о том, как скорбели друзья Александра Даниловича, сменявшие друг друга в почетном карауле, как держали себя жена и дети погибшего.

Услышав о почетном карауле, Костюнчик насмешливо покосился на мать.

— Так, значит, точно установлено, что Александр Данилович не сам застрелился? — переспросила мужа Анна Павловна, сделав вид, что не заметила непочтительного взгляда сына.

— Ходила вначале и такая версия, — сердито усмехнулся полковник. — Но ведь только круглый идиот мог подумать, что Саша Лобов застрелился. Не такой это был человек.

— Ну, папа, могут ведь быть различные обстоятельства, — тоном много пожившего человека вмешался в разговор Костюнчик.

Полковник удивленно взглянул на сына.

— Какие же это обстоятельства? Тяжелая болезнь? Любовная неудача? Так, что ли?

— Ну, разные… всякие… — замялся Костюнчик.

— И из-за любви раньше люди стрелялись, — вставила свое мнение Анна Павловна.

— Нет никаких обстоятельств, извиняющих самоубийство, — отрезал полковник; затем, после маленького колебания, добавил: — Кроме, пожалуй, одного…

— Ну вот, видишь, папа! — обрадовался Костюнчик.