Владимир Колычев - Волчица нежная моя

– Он не благословлял.

– Хочешь сказать, что ты наплевала на него?

– Не хочу… Он не знает про нас…

– Знает!.. Ты его покрываешь, Настя! Любишь ты его или нет, но ты готова стелиться под меня, чтобы вытащить его из болота… Да, я сейчас живу с тобой, но я не живу в тебе, Настя! Телом ты со мной, а мыслями где-то далеко, может, с мужем, может, с Раскатовым. Мы не идем с тобой по жизни. Левые у нас движения. А почему левые? Потому что ты уводишь меня от своего мужа!

– Глупости! – Настя подняла разведенные вширь руки, выставив указательные пальцы.

Казалось, она собиралась вставить пальцы в уши, зажмурить глаза, на всю ширину открыть рот и завизжать. Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не хочу знать!..

– Я говорил с Катей, у вас в семье был скандал из-за меня. Как будто у меня был с ней роман… Твой муж меня обвинял. Твой муж меня проклинал. Твой муж грозился меня посадить! – наседал Гордеев. – Было такое?

– Ты допрашивал мою дочь? – истерично воскликнула Настя.

– Я допрашивал свою дочь! Или нет?

Она глубоко вздохнула, чтобы вместе с потоком воздуха выплеснуть наружу свою желчь, но сдержалась. И воздух выдохнула, как при дыхательной гимнастике в упражнении, настраивающем на достойное преодоление препятствия. И не сказала ничего, как будто суть вопроса не стоил и выеденного яйца. Действительно, какая сейчас разница, чья Катя дочь? И если Гордеев ее допросил, то уже ничего не изменишь…

– Был скандал! И твой муж обещал меня посадить!

– За совращение малолетних…

– Какая же она малолетняя? Ей уже девятнадцать!

– Она твоя дочь! А ты был с ней!.. – Настя опустила голову, хищно, исподлобья глядя на него.

– Не был я с ней!

– Был!.. Я знаю, что был!..

– Та-ак!.. То есть это ты мне мстишь? – оторопело протянул Гордеев.

Настя еще ниже опустила голову, шагнула к нему, будто собираясь забодать. Она следила за ним, знала, в каком направлении атаковать, а он ее глаз не видел. И не совсем понятно, какие там чувства – гнев, страх, замешательство, может, все это вместе?..

– Не был я с Катей!

– Был!.. Когда ты в последний раз ко мне приходил?.. То-то же! – Она остановилась, приподняла голову, и он смог разглядеть злость и обиду в ее глазах. – Ты забыл дорожку ко мне! А почему? Потому что выросла Катя! И ты протоптал дорожку к ней!

– Ты сама себе это придумала!

– Нет, я знаю… Ты и с Ритой закрутил, чтобы с Катей поближе сойтись!

– Бред!

– Не бред!.. Ты бросил меня, Гордеев! Ты женился на своей суке!.. Ты и потом меня бросил! Из-за Кати! Из-за того, что я уже не молодая!.. Ты пришел ко мне, я увидела тебя, обрадовалась, раскрылась… Как ты посмотрел на меня после этого? Как на старую шлюху посмотрел, которой место на свалке истории…

– И ты решила мне отомстить?

– Да, представь себе! И это не Вадим все устроил! Это я все устроила!..

– И Сотникова заказала?

– Ты ничего не докажешь, Гордеев! Ты можешь меня только убить! – Настя раскинула руки, подставляясь под удар. – Давай, начинай!

– И кому ж ты его заказала?

– Я же сказала, ты ничего не узнаешь! – Ее глаза светились в каком-то горячечном возбуждении.

– А зачем ты эту квартиру придумала? Зачем с женой меня развела?

– Я же сказала, что собиралась оставить мужа после того, как выдам дочь замуж. И я ушла! К тебе! И мы теперь вместе!

– Но он знает, где ты.

– Не знает!

– Он звонил тебе сейчас!

– Не звонил!.. Ты наврал мне, ты не слышал его голос! – Настя смотрела на него с пронзительной насмешкой.

А ведь он действительно соврал ей, и она это знала.

Да, после того случая в ее кабинете он действительно посмотрел на Настю как на достояние истории. Она тогда все поняла, затаила злобу. И еще эта история с Катей… Вроде бы и разобрались они, кто был с ней в «Мерседесе», но Настя обвинения с него не сняла. И нанесла удар… Но Гордеев выстоял, тогда она вспомнила о своих старых планах. Хитрой змеей влезла к нему в доверие, пустила его личную жизнь под откос…

А ведь она действительно могла бросить мужа. Никчемный он, этот Вадим, типичный неудачник – зачем он ей такой нужен? А у Гордеева деньги, он в два счета может построить красивую жизнь… Да, Настя поступила подло, но так ведь она женщина, которая всю жизнь может носить овечью шкуру, оставаясь под ней хитрой, хотя и не всегда коварной лисой…

– Твой муж изменял тебе с моей женой? – спросил он.

– Нет!.. Я тебе соврала! – истерично засмеялась Настя, показывая на него пальцем.

– И что теперь?

– Финита ля комедия! – Она закрыла лицо руками, склонила голову к коленям и забилась в истеричных рыданиях.

– У меня нет слов! – развел руками Гордеев.

Настя сбросила маску, обнажив свою подлую коварную суть, но ему от этого не легче. Хоть и сука она, но зла он ей не желает, поэтому и не отдаст на расправу Следственному комитету. Он постарается забыть о тайне, которую открыла Настя, пусть она живет со своим грехом. С кем хочет, пусть живет, с Раскатовым, с мужем, с кем-то еще, но только не с ним…

Он уже собирался открывать дверь, когда она с шумом рванулась к нему, слышно было, как опрокинулся в спальне пуфик. В переполохе чувств Гордеев приготовился отражать нападение – мало ли какая вожжа попала Насте под хвост, а в доме и нож есть, и молоток для отбивных.

Но Настя упала ему в ноги, лбом прижалась к бедру, которое она обняла двумя руками.

– Прости!

– Я ухожу.

– Прости! И уходи.

Гордеев кивнул. Да, он прощает ее. И уходит. Навсегда. И пусть Настя не ищет с ним встречи…

Крепчает осень – на ветрах, на дождях, на желтых и красных листьях настаивается, все жестче и холодней закваска. Дома уже топятся, чахлые дымки над газовыми трубками мерцают, и только у Павла Дмитриевича в печи настоящий огонь, дровяной. Березовым дымом со двора несет, этот запах ни с чем не перепутаешь. Уютный запах, не столько пьянящий, сколько настраивающий на отдых под хмельное дело.

Дом у него большой, с длинной широкой террасой, которую он закрывает на зиму стеклопакетами. Там у него мангал каминного типа, очень серьезное сооружение – и мясо пожарить можно, и в лютый холод согреться. И в доме два камина – изо всех труб поднимаются в небо сизые дымки. Видно, сидит старик на террасе в компании с женой и дочерью. Если, конечно, Лера в Англию не уехала…

Гордеев тяжко вздохнул и нажал на клавишу звонка. Картина маслом – «Возвращение блудного мужа». Явка с повинной. С раскаянием и, возможно, исповедью. Он готов на все, лишь бы Лера его простила.

Калитку открыл Павел Дмитриевич. Лицо настолько широкое сверху, насколько узкое снизу, и нос имел форму такого же треугольника, но сходящегося кверху. Спинка носа тонкая, а ноздри крупные, мясистые, слегка вывернутые. Лоб сплошь в морщинах – и вдоль они бороздились, и поперек, и даже наискось, носогубные складки и раньше были глубокими, выпуклыми, а сейчас они еще и обвисли, уродуя лицо. От некогда пышных волос остались жалкие редкие наросты, сквозь которые не просто просматривалась, а зияла лысина. Постарел Павел Дмитриевич, осунулся, но взгляд все тот же – едко-насмешливый, пытливо-пронизывающий. Он молчал, с глумливой иронией глядя на Гордеева, а его кадык перекатывался под кожей, как будто выталкивал на язык острое, крючком вонзающееся в душу слово.