Илья Рясной - Табельный выстрел

— Раздал? — непонимающе уставился на него Куркуль.

— Раздал. Тебе этого не понять… Где сейчас Грек?

— Не знаю. Он у нас не жил. Где-то схрон у него есть в городе. Но я не знаю. И никто не знает. Он хитрый. О нем вообще никто ничего не знает.

— А ты-то его откуда узнал?

— Да как освободился, перво-наперво на Севере братве решил представиться. На малине Лева Ключник правил, которого подрезали год назад насмерть. И Грек там был. Ключник на него показал и говорит: вот тебе мой наказ. Придет к тебе этот человек, обогрей, накорми, прими, как меня… Он и пришел…

— А как его фамилия? Как зовут?

— Сказал, Алексеем кликать. А так они, фартовые, имена и клички меняют как перчатки. Не знаю.

— Где сидел, с кем — он не говорил?

— Да из него не выжмешь. Только и разговоров было — как сук мочил всю жизнь…

Куркуль вздохнул полной грудью, покачал головой и как-то просительно произнес:

— Ты его арестуй, начальник. Пускай с нами за все ответит. Он, гнида, все это придумал. Пускай ответит. Пускай его расстреляют, суку. Не хочу один. За него… Шлепните его, граждане начальнички!

И опять взвыл, скованными руками размазывая слезы по лицу.

Дело было сделано. Преступники дали признательные показания. Правда, Тугоедов поупирался. Мол, невиновен — он передовик производства, дружинник, а его к каким-то уголовникам в компанию зачислили.

Но две очные ставки, а также результат обыска, когда у него нашли те же злосчастные облигации, сломали и его.

Ощущению триумфа мешало одно — сделано дело не до конца. Организатор всего этого сейчас находился на свободе. И, судя по тому, что о нем известно, немало еще крови может выпить. Поэтому теперь задача номер один была установить его личность.

Фамилии нет. Имя — тоже непонятно, его или нет. Клички можно менять — это даже не паспорт. Что остается?

Арестованные теперь шли по пути максимального сотрудничества со следствием, надеясь, что их не приговорят к расстрелу. Не могут же всех троих хлопнуть. Кому-то для порядка и пятнашку дадут. Во всяком случае, следователь внушил им эту идею, которая была спорная. Но утопающий готов ухватиться за соломинку. И они хватались, выдавая все на-гора, в том числе различные свои мелкие преступления прошлых лет — пару грабежей, кражи с автобазы. Они же и составили описание и фоторобот Грека. Фоторобот получился на славу — таких морд без особых примет в фотоальбомах по всему СССР тысячи и тысячи.

Розыск Грека развернулся вовсю. Справочные учеты выдавали тучу людей с такой кличкой, которые на проверку оказывались вовсе не теми, кто нужен. Местные блатные, обрадованные, что жесткий режим закончился и теперь их не таскают раз в две недели на пятнадцать суток и не припоминают все старые делишки, клялись и божились, что никакого Грека в Свердловске не объявлялось. Агентура тоже ничем не могла помочь. Неужели такой волчара уйдет? Поливанов и допустить не мог такой мысли. Но сделать пока ничего не мог. Опять вся милицейская машина уперлась в кирпичную стену, и только колеса вхолостую крутились по асфальту, сжигая резину.

— Все-таки мы свое дело сделали, босс, — успокаивал его Маслов, когда они остались одни в кабинете. — Вон, Лопатин говорит, что не сегодня завтра командировке конец. Преступление раскрыто.

— Да ладно, Володя, — отмахнулся Поливанов. — Конечно, гадов мы первостатейных взяли. Но, понимаешь, все это шушера. Так бы они по мелочам и стригли всех, и жили бы от отсидки до отсидки, пока от алкоголя не издохли. А вот Грек этот… Астрономию знаешь?

— В общих чертах.

— Есть спутники — это что-то такое мелкое и несерьезное. А есть массивные небесные тела, которые притягивают к себе спутники и всякий космический мусор. Вот братья эти, Тугоедов — это именно космический мусор. А Грек — тяжелое космическое тело. Он еще кого-нибудь притянет. И опять будем считать трупы невинных граждан. Знаешь, таких безумцев даже у блатных немного. Но след каждый за собой оставляет такой кровавый, что о нем долго помнят.

— Ну что тут скажешь, босс. Будем искать.

— Поэтому нам рановато в Москву.

На следующий день поступило распоряжение о возвращении в столицу. Но Поливанов лично позвонил начальнику МУРа:

— Мы не можем этого Грека упустить. Надо по нему доработать.

— Ладно, дорабатывайте.

В результате уехали все, кроме Поливанова и верного Маслова.

— Без смершевца как-то скучно, — отметил Маслов. — Веселые у него истории были.

— Ну да. Как в сорок четвертом двоих гопников, застигнутых на месте преступления, собственноручно в поезде расстрелял, — хмыкнул Поливанов.

Ганичев любил рассказывать всякие байки, от которых не по себе становилось. И самое главное — он никогда не врал. Все было на самом деле.

— Я вот тебе командировку продлил, — сказал Поливанов. — А жена с дочкой тебя не забудут? Неизвестно ведь, сколько еще просидим.

— А и забудут — я напомню, — хмыкнул Маслов. — В крайнем случае паспорт со штампом о регистрации брака покажу. Зато без меня вам, босс, здесь будет скучно и тоскливо.

— Это уж да. Веселья от тебя хоть отбавляй.

— Да и не справитесь.

— Ну ты нахал…

Несколько дней прошли в трудах праведных — москвичи рассылали запросы, телеграммы, поднимали старые дела. Опять накапливалась срочная информация, которую надо проверять.

— Где-то он должен был в Свердловске хорониться, — сказал Абдулов, глядя на фоторобот Грека, пришпиленный к школьной доске в кабинете. — Мог и за городом.

— Братья говорят, что в городе лежка у него была, — произнес Поливанов.

— Да ладно вам, — отмахнулся Маслов. — Наверняка давно свалил на четыре стороны. Весь город знает, что убийц взяли. Так что делать ему здесь больше нечего.

— Город перекрыт был, — возразил Абдулов.

— Но не на чугунный же замок закрыт.

— Поглядим, — Абдулов открыл папку и углубился в изучение копий протоколов показаний обвиняемых, касающихся своего соучастника.

Он чувствовал, что что-то упустил. Есть рядом какая-то зацепка, которую не использовал.

— Так, рост средний. Все среднее. Глаза злобные, — читал он вслух. — Все лирика. Даже татуировок нет приличных.

— Странно это немножко, — лениво произнес Маслов. — Обычно блатные — как дети малые, которым цветные карандаши дали. Пока всех себя с ног до головы не изрисуют — не успокоятся.

— Значит, давно уже решил даже таких следов не оставлять, — сказал Поливанов. — Татуировка у блатных — как паспорт у паспортного стола. Там вся биография.

— Таксист говорит, что у Грека на кисти правой руки татуировки сведены, — напомнил Маслов.

— Сведены, — согласно кивнул Абдулов. — И на плече одна татуировка… Одна…

Вдруг его как громом поразило: