Владимир Колычев - Третий должен уйти

Переступая через порог дома, я выбросил из головы Оксану и все, что с ней связано. Хоть ее фотография и лежала у меня в кармане, но не о ней я должен думать, а о Серафиме, вернее, о ее муже, которого нужно вытаскивать из-за решетки.

Я уже поздоровался, представился, спросил разрешения пройти. Мать Бобкова пропустила меня в дом неохотно. Взгляд подозрительный, настороженный. Это была пожилая полная женщина с толстыми, в красных прожилках, щеками. На подбородке у нее красовалась большая родинка — ее цвет невозможно было разглядеть из-за плотного волосяного нароста.

Мы зашли в горницу, и за спиной у Бобковой образовалась высокая худая как спица девушка с резкими и острыми чертами лица.

— Как же так, Елена Афанасьевна, приходится разыскивать вашего сына с милицией, — проговорил я, усаживаясь на стул. — Как будто у нас других дел нет, как алиментщиков разыскивать.

— Каких таких еще алиментщиков? Мой сын никогда не был женат! — возмущенно протянула женщина.

— А гражданские браки? Они, знаете ли, тоже признаются законом… — устало сказал я. — Жалоба на вашего сына поступила…

— От кого?

— От обиженной женщины. Поматросил ее ваш сын, так сказать. Поматросил и бросил.

— Значит, сама виновата! — зло выдала «спица».

— Ух ты! И это я слышу от женщины!

— А меня, между прочим, никто никогда не бросал! — язвительно усмехнулась девушка.

— А вы, простите, кто будете?

Она оказалась младшей сестрой Бобкова. Глядя на эту «красотку», я мог поверить, что ее никогда не бросали. Потому что никогда не находили.

— Если вас, Рита, вдруг бросят, обращайтесь ко мне, я как раз по этим делам, — все с тем же усталым видом нехотя сказал я.

— Счас, буду я унижаться! — скрестив на плоской груди руки, фыркнула она.

— Вот и Маша так думала. Пока ее ваш сын не унизил… Там ведь уголовным делом об изнасиловании пахнет, — сочувствующе глянул я на Елену Афанасьевну.

— Кто такая Маша? Не знаю такую! — заявила Рита.

— А вы всех женщин своего брата знаете?

— Ну, не всех, но многих… Кто такая Маша?

Я мельком показал ей фотографию Оксаны. Хватит с нее и мимолетного показа.

— Какая ж это Маша? Это Оксана!

Я попытался сдержать удивление, но брови сами поползли вверх. Неужели Оксана была девушкой Бобкова? Я просто не мог в это поверить. Не хотел…

— Вы ее знаете?

— Ну, конечно! И не бросал ее Валя, она сама от него ушла. Так что не надо тут ля-ля! — Рита язвительно смотрела на меня.

— И когда она от него ушла? — спросил я, продирая слова через пересохшее горло.

— Ну, недавно…

— Да, но у меня совсем другая информация…

— Ни о чем у вас информация! — хмыкнула Рита.

— Это вы так думаете, а мне интересно, что скажет ваш брат.

Я был сбит с толку, но и цели своего визита не забывал.

— Нет его сейчас.

— Позвоните, пусть подъедет. Или я сам ему позвоню.

Рита переглянулась с матерью и с наглой усмешкой заявила, что не знает, какой у брата номер.

— Отказался он от нас, понятно? Знать нас не хочет!

— А как же я его найду?

— Как хотите!

— А если гражданка Коровьева заявление подаст? Скажет, что ваш брат ее изнасиловал?

— Как подаст, так и заберет! Я с ней быстро разберусь! — Рита воинственно уперла руки в бока.

— А вы и Коровьеву знаете?

— Ну, вы же про Оксану спрашивали!

— У Оксаны фамилия Корнышева. Это Маша — Коровьева. Я не ту фотографию достал…

— И с Машей разберусь!

Я понял, что не сладить мне с этой парочкой, не выйти через нее на Бобкова. Но все-таки я не зря метал здесь бисер…

Время, может, и лечит, но точно не молодит. Впрочем, не сказал бы, что Оксана постарела. Повзрослела, да, девичья нежность скрылась под мягкой, но плотной пеленой женской зрелости. И формы уже не столь утонченные, как прежде, хотя и полнотой она не страдала. Двадцать семь лет ей — еще не старость, но и молодость уже уходит. Медленно уходит, по каплям, но неотвратимо и безвозвратно. А семьи нет, детей тоже, и если сейчас замуж не выйти, можно остаться в старых девах. И судя по взгляду, которым смотрела на меня Оксана, она это понимала. Финиш уже близко, а за ним разбитое корыто, если, конечно, судьба не улыбнется.

— Привет! Вот извиниться пришел! — сказал я.

— Извиниться?! — Она изобразила удивление, стараясь скрыть смущение.

Вид у нее слегка усталый, но выглядела она хорошо. И одежда, и прическа, и косметика — все на уровне. Видно, только что вернулась домой и еще не успела переодеться. Может, с работы пришла, может, от мужика…

— Ты одна?

— Да, конечно! — Она сдала назад, распахивая дверь.

Я отправился к ней сразу после визита к Бобковым, а иначе и быть не могло. Интерес у меня к ней, в том числе и личный.

Двухкомнатная квартира, с хорошим ремонтом и обстановкой. Но это сейчас, а раньше здесь жила бедность.

— Как я понимаю, ты только что с работы? — спросил я, осматривая гостиную.

Обстановка интересовала меня меньше всего. Я думал о Бобкове и его друзьях.

— Да, с работы. Только-только пришла… Ты садись, я сейчас! — засуетилась Оксана.

— Ну, хорошо.

Я направился в сторону кухни, а по пути заглянул в спальню.

— Какой ты быстрый! — с кокетливо-веселым возмущением проговорила она.

И в спальне никого не было.

— Родители на работе? — спросил я, чтобы оправдать свое нездоровое, в общем-то, любопытство.

— Отец — да, мама — дома. Они квартиру новую купили, а эту мне отдали.

— Давно купили?

— Да уже два года как…

— Хорошее у тебя приданое. Или уже?

— Что уже?

— Ну, может, есть муж?

— Нет мужа. — Щечки у Оксаны порозовели.

— Такая красивая девушка, с квартирой, а Валентин тебя бросил, ну, не дурак!

— Валентин?! Какой Валентин? — Щеки залились густой краской.

— Бобков.

— Ты знаешь?

— Я же в полиции работаю. Капитан, старший оперуполномоченный.

— Был курсантом, а уже капитан…

— Бобков, наверное, бизнесмен, да?

— Чего ты ко мне пристал со своим Бобковым?

— Давно ты с ним?

— Это ревность? — с надеждой спросила она. — Или какой-то другой интерес?

— Какой-то другой. Оперативный.

— Я так почему-то и поняла… А что Бобков натворил?

— А он должен был что-то натворить?

— Темный он какой-то.

— Чего так?

— Душа у него темная, а я это чувствую.

— Ты в школе круглой отличницей была, сочинения на пятерки писала. Может, раскроешь тему?

— Он в Москве пропадал, говорил, что бизнес у него. Месяц пропадает, на неделю приедет, отдохнет, и снова тю-тю.

— А тебя с собой не брал?

— Дело не в этом. Дело в том, что и бизнес у него темный… Он однажды проснулся, сел, смотрит на луну, а потом вдруг руку на нее навел, словно пистолет в ней был. Затем опустил руку, вздохнул. Не хочу, сказал, больше убивать! А глаза стеклянные!