Виктор Доценко - Кровь за кровь

Огромный двор, обнесенный бревенчатым заплотом, был переполнен пьяными мужиками. Они сидели за свежесколоченным длинным столом, тянувшимся из крепкого бревенчатого дома. Пьяный шум, звон битой посуды, грязная ругань…

Гуляла банда батьки Грома, празднуя его «очередную» свадьбу… Самогон лился рекой. Несколько тачанок с тупорылыми пулеметами, запряженные добрыми, упитанными конями, готовы были в любой момент двинуться в «поход», хотя вряд ли кто из сидящих на них часовых смог бы удержать вожжи в руках: их красные, тупые от перепоя лица не выражали ничего, кроме райского блаженства и совершеннейшего отсутствия всякого присутствия. Неожиданно раздалось женское повизгивание и громкий звонкий удар по излому телу.

— Ты, рожа пьяная, убери свои грязные лапы! Если хочешь, маманю мою лапай: ей это по вкусу, а меня не трожь, если не хочешь по хохотальнику схлопотать, — незлобно, скорее машинально выговаривала молодая, почти двухметрового роста, девица с упитанными телесами.

— Так ты ж моложе, а значит, и мясо нежнее и вкуснее! — усмехнулся бородатый мужик. Все вокруг рассмеялись, и он, поддержанный мужиками, снова полез к ней.

— Моложе, да не по твоей роже! — бойко ответила девица и так двинула его в подбородок, что тот моментально плюхнулся ей под ноги. — Вот кобелюга так кобелюга: в чем душа-то держится, а туда же…

— Вот это Маша так Маша! — Все вокруг одобрительно заржали, на этот раз уже над незадачливым мужиком, который с большим трудом поднялся на ноги, потирая подбородок и опасливо поглядывая на девицу.

— Маш, а Маш, может, мне дашь?! — прокричал еще один бородач, перекрывая хохот мужиков.

— А че, подходи — дам! — ответила она и подняла вверх свой огромный кулак.

Новый взрыв хохота заглушил ответ, а кто-то добавил:

— Ты что, Михайло, забыл, что с ею только Микита справляется… А, Микита? Микита! — позвали того, что пришел вместе с Сергеем.

— Ну шо? — откликнулся Микита, медленно поднимаясь из-за стола. Его огромное, пудов на семь, тело смотрелось весьма внушительно среди присутствующих.

— Да уж, не вам, доходягам, чета!.. Пошли, Микитушка! — ласково насколько могла проговорила девица.

— Иди-иди, Микита, она тебя «приголубит» своими кувалдами по твоей кудрявой головушке! Го-го-го! — заржал мужик с лысиной на затылке. И снова все вокруг подхватили этот смех, сотрясая воздух и стены дома своими лужеными глотками.

В главной горнице, во главе стола, рядом со своей пухлой «невестой» восседал сам батько. Его маленькая голова словно вросла в плечи, и шеи почти не было. Самыми примечательными у него были: тело — огромное и жирное и длинные руки, покрытые рыжими густыми волосами. Руки оканчивались ладонями-лопатами.

Угрюмо наблюдая за всеми, он хлестал самогон рюмку за рюмкой.

— Рано отчаиваться, батько! — проговорил один из сидевших около него мужчин, судя по выправке, бывший офицер. — Мы — мужицкая держава. — Он залпом выпил рюмку самогона, поморщился и продолжил: — А крестьянин явно недоволен большевистской властью, а это уже кое-что!

— Брось, начштаба, заправлять мне мозги! — махнул Гром своей «лопатой». И, странное дело, стоило ему заговорить, как в глаза бросилось явное несоответствие между его внешним видом и речью. Длинные волосы на голове, борода — лопатой, крестьянская одежда — все это никак не сочеталось с его интеллигентным выговором. — Ты же бывший офицер, а не понимаешь, а может быть и понимаешь, но скрываешь: ведь кто бунтует-то — кулак, а сила сейчас не у него… — Гром помолчал немного, снова опрокинул самогон единым залпом. — Нет! — Он стукнул по столу рукой. — Погуляю, пощипаю комиссаров сколько смогу, а там…

Что «там», ему договорить не удалось: прервали. В дверь протиснулся мужик с лохматой головой. Перекрывая шум в доме, крикнул хриплым голосом:

— Батько!

— Ну! — буркнул Гром.

Тот начал что-то говорить, но ничего невозможно было разобрать из-за шума. Гром недовольно поморщился, поднял вверх револьвер и выстрелил в потолок. В доме мгновенно воцарилась мертвая тишина. Все знали его бешеный характер, который был опасным в такие моменты: кто ему наперекор — пристрелит на месте. Он снова посмотрел на лохматого:

— Ну!..

— Там, батько, хлопци антилигента одного спиймалы, шлялси без делы…

— Ну?

— Вже хотелы его тюкнуть, а он до тибя добиватси! — Он громко заржал, обнажая свои гнилые зубы.

— Давай его сюда! — приказал Гром.

— Сичас, зараз! — Лохматый моментально исчез за дверью.

Вскоре в горницу втолкнули Сергея. Он был одет в добротный костюм и галстук и выглядел инородным среди присутствующих. Он спокойно и молча оглядел всех сидящих за главным столом. В избе стояла тишина. Все ожидали обычного представления, устраиваемого батькой в таких случаях с арестованными. Как он говорил: «Если человек случайно вышел на моих людей, то он может не случайно привести сюда красных, и поэтому этот человек должен навсегда остаться здесь!» И зачастую сам пристреливал, вдоволь перед этим наиздевавшись.

— Ну, что скажете, молодой человек? Исповедоваться мне решили или как? — довольно вежливо начал батько, и очень часто этот тон вводил будущую жертву в заблуждение. Многие из сидящих за столом с трудом сдерживались, чтобы не рассмеяться.

— Во, батько, при ем нашли! — сказал рыжебородый, который привел Сергея. Он протянул Грому маузер.

— Батько, разреши, я ему из ентой штуки в лоб стрельну: не попаду, так жить будет! — со вздохом проговорил Микита, обнимая свою необъятную подругу.

Все вокруг заревели от восторга.

— Пасть закрой, бычок-производитель: зубки порастеряешь! — беззлобно бросил Сергей.

— Ну он тебя и отбрил! А, Микита?! — воскликнул тот самый мужик, который приставал к дородной Маше. — Бычок-производитель! Гы-гы-гы! — зашелся он в хохоте, и теперь все начали смеяться уже над Микитой.

Позеленев от злости, тот вырвал свое мощное тело со стула и хотел двинуться на Сергея, но в него вцепилась своими огромными руками «нежная» подружка.

— Вы батько Гром? — неожиданно спросил Сергей, в упор глядя на него.

— Так и что?!

— Поговорить необходимо! — ответил Сергей, сощурив многозначительно свои глаза. — Тет-а-тет!

— Ладно, пошли! — немного подумав, согласился Гром. Как большей частью все нервные люди, он был настолько любопытным человеком, что это качество брало верх над его трусостью. Кроме того, он восхищался смелыми людьми и всегда старался понять: что в них такого, что заставляет их подниматься над природным инстинктом самосохранения? Вот и сейчас: этот юноша наверняка знает, что его ожидает, но и перед лицом смерти держится спокойно и уверенно.

Подхватив со стола маузер Сергея, Гром с трудом поднял свое жирное тело с кресла, кивнул Сергею и пошел, не оглядываясь, в другую комнату. Сергей двинулся за ним.