Кирилл Максимов - Сторожевой волк

– Теперь что изменилось?

– Теперь можно кино и «на коленке» снимать – на планшетнике. Чтобы монтировать, у меня ноутбук есть. Я его на мусорке подобрал.

– На мусорке? – уточнил Богдан.

– Что ты так на меня смотришь? Люди теперь много хороших вещей выбрасывают. Вот и одет я тоже в выброшенные шмотки. Почистил немного, и они как новые.

– Слушай, чем ты сейчас занимаешься?

– Искусством, – гордо проговорил Ростислав. – Снимаю фильмы и вешаю их в сети. Уже своя аудитория появилась.

– Много?

– Пока по сотни, по две просмотров. Но ведь это только начало. Популярность еще завоевать следует. Я же не пустышки снимаю, а концептуальное кино, для ценителей.

– Когда я про твои занятия спрашивал, то имел в виду – с чего ты живешь, чем на жизнь зарабатываешь?

Такую постановку вопроса Ростислав явно считал унизительной для себя.

– С заработками, как всегда, туго. У меня же как получилось? Я с этой, как ее? – защелкал он пальцами, пытаясь припомнить имя женщины. – Во, с Ленкой здесь неподалеку жил. Она меня выгнала. Сам, правда, виноват. Она с подругой пришла. Сама на кухню, ужин собирать, а я сдуру на ее подружку и залез. Она не против была. Спешили, но не успели. Ленка нас в самый критический момент и застукала.

– Бывает, – неопределенно сказал Богдан.

– Квартиры-то своей у меня нет, первой жене еще в доисторические времена оставил. Устроился я сторожем в дачный поселок. Он раньше Союзу театральных деятелей принадлежал, это теперь там всякие «левые» себе дома прикупили. Тут по линии электрички – шесть станций. Председатель товарищества – мой однокурсник. Сторожка, какая-никакая, а зарплата. Людям поможешь по хозяйству, они тебе кто деньги даст, кто проставится. Жить можно.

– И что же ты не жил там долго?

– Осенью уволиться пришлось.

– Было из-за чего?

– Быть человеком искусства во все времена трудно. – Ростислав пил водку уже без тостов, запивал минералкой, наливая ее в ту же рюмку, хотя рядом стоял и стакан. – Не спорю, был сильно выпивший. Осень на дворе, очей очарованье. Дождик моросит. Будний день. На дачах ни души. Я один. Эти дачники, когда приезжают, меня так раздражают. Раздражали, – поправился режиссер. – Невозможно отдохнуть, расслабиться. А в тот вечер мне это удалось. Я прямо в какой-то транс вошел. И вдруг вижу, в поселке цыгане объявились. Целый табор. Старики, старухи, мужчины, женщины, молодые, дети. Одна девушка в красном платье с цветком в волосах – натуральная Кармен – передо мной встала и нагло в глаза смотрит, вроде отвлекает. Стоит и подолом обмахивается, высоко его поднимает, до самого лица, будто ей жарко. Но осень на дворе, дождик, прохладно. Зачем ей обмахиваться? Внизу же у нее – ничего нет. В смысле, белья нет. А ее соплеменники в это время по домам лазят, подушки, одеяла выносят.

– Да, картинка, – согласился Богдан. – Даже картина, маслом писанная.

Ростислав раскраснелся. Взгляд его устремился куда-то вдаль. Казалось, он смотрит сквозь стены неказистой квартиры Князева.

– Обалдел я.

– Было, от чего. По-моему, цыгане уже давно таборами не кочуют.

– И я это знал. Но я же их видел собственными глазами. С другой стороны, я же сторож, на посту. И в голове у меня прозрачно сделалось, словно она у меня из стекла отлита. Гляжу я на молодую цыганку-красотку, как она подолом обмахивается, а сам мобильник по карманам ищу. Нашел. Набрал ментов. Так и так, говорю, цыгане в дачном массиве объявились. Целый табор. Дома грабят, имущество выносят. Мне отвечают, мол, сами с ними не связывайтесь, ждите, мы сейчас приедем. Я так и сделал. В свою сторожку спрятался.

– Менты приехали?

– Приехали. Целый микроавтобус с автоматчиками. Я из сторожки вышел. Капитан спрашивает: «Так где табор?» Я смотрю, а табора и нет, испарился. Тогда меня и осенило. «Табор ушел в небо», – говорю.

– Представляю себе.

– Не представляешь. Капитан председателю кооператива позвонил и сказал, что если он меня оставит работать сторожем, то ни полиция, ни пожарные на мои звонки реагировать не станут. Пришлось уволиться. Они, менты, не понимают, что я – человек, отравленный искусством. У меня видения творческие случаются… Первое время меня еще по старой памяти в театр ночевать пускали, а теперь там турникет с карточками поставили.

– Где же ты живешь? – неосторожно спросил Богдан.

– Я у тебя пару дней поживу, пока другое что не нарисуется, – беззастенчиво заявил Ростислав. – С женщиной познакомлюсь, например. Я жениться решил. Только пока нет пары. Не сложилось.

– Сложный вопрос.

Богдану чем-то и нравился режиссер – много знал, в прошлом был знаком со знаменитыми артистами, мог о них рассказывать часами. Но это же не повод пускать его в свою жизнь.

– Я носки постирал. Их мокрые на ноги не наденешь, простужусь, – привел убийственный аргумент Ростислав. – Тебе что, жалко?

– Я привык один жить, – пока не находил в себе сил дать прямой отказ Богдан, все же Ростислав сегодня пострадал за «правое» дело, Князев тоже не любил тех водителей, которые паркуются на газонах, тротуарах и остановках городского транспорта.

– Я тебе рассказывал, как мне не дали доснять мой дипломный фильм?

– Уже не помню. Что-то вроде говорил, но я тогда на своей волне находился, не все слушал.

– Каких актеров я уговорил сниматься! Они согласились только из уважения к моему таланту. Спонсора нашел. Сценарий сам написал. Сказка должна была получиться, а не фильм.

– И не снял?

– Не дали доснять. А все из-за чего? Спонсор гадом оказался.

– Финансирование обрубил? – пытался найти простое объяснение Богдан.

– Хуже. Они, торгаши-коммерсанты, только о деньгах и думают. Будто все купить можно. Они не понимают, что такое творческий процесс. Съемочный день начинается, а у меня депрессия, я, естественно, культурно выпиваю. Знаю, что если выпью, то правильное решение самом собой ко мне придет. Так и Сережка Есенин делал. Клал чистый лист бумаги, карандаш, ставил бутылку водки. Утром просыпался, а гениальное стихотворение уже написано. Бог его рукой водил. Вот и я сидел на съемочной площадке в автобусе и выпивал. Тут спонсор и прикатил. Скандал устроил. Мол, знаю ли я, во сколько ему один съемочный день обходится? А мне по барабану, я – творец. И ему этого не понять…

Ростислав не успел закончить. В домофон кто-то позвонил, и Богдан поднялся.

– Ты пойдешь открывать? – изумился режиссер.

– А ты что предлагаешь?

– Ну, не знаю…

Князев вышел в прихожую, снял трубку.

– Кто там?

– Это я, Лариса.

– Поднимайся.

Он открыл дверь квартиры. На пустой лестничной клетке гулко раздавались удары металлических каблучков. Лариса поднялась на площадку и виновато улыбнулась: