Ярослав Зуев - Три рэкетира

«Ох, и влетит кое-кому сегодня вечером за продранные на коленях школьные брюки», – подумал Виктор, затушил сигарету и зашагал дальше. Через десять минут он уже открывал дверь своей квартиры. Судя по запахам, немедленно хлынувшим в нос, мать тушила капусту. Пройдя на кухню, Виктор поставил сетку с продуктами на тумбочку.

– Ма, приготовь нам чего-нибудь, а? Я друга в гости хочу позвать, – он улыбнулся в ее испуганные глаза. – Ты не бойся, мама. Тех друзей больше не будет. Обещаю, – и, помолчав немного, добавил, – Настоящего друга, мама.

– Ой, Витенька, – мать прижалась лицом к груди Ледового и всхлипнула. Друзей, приобретенных за тридцать лет жизни, Виктор вполне мог сосчитать по пальцам одной руки. Причем, даже левой, угодившей в стройбате под диск циркулярки. Усевшись на скрипучий стул перед столом в комнате, он принялся потрошить ящики, разыскивая киевский адрес Жени Каминского.

– Ага, – сказал он себе через какое-то время, сидя посреди целой баррикады из старых книг, журналов и коробок, извлеченных им буквально отовсюду. Поиски затянулись, как часто бывает, когда искомая вещь находится среди предметов, неумолимо напоминающих о прошлом. Тем более, когда вы смотрите на них первый раз после многолетнего перерыва.

Виктор легко перешагнул черту реальности, оказавшись в мире, окружавшем его до осени 1962 года. Он медленно пролистал потрепанный томик «Затерянного мира» Конан Дойла, на мгновение ощутив, насколько славно было лежать с этой книгой в постели, в свете ночника, переживая за Джона Рокстона и профессора Челленджера, ежеминутно рискующих оказаться в желудке какого-нибудь птеродактиля или тираннозавра. Старые записные книжки, где большая часть телефонных номеров давно превратилась в бессмысленные комбинации цифр . «Где же ты прячешься, а, Жека?» — пробормотал под нос Ледовой, убрал блокноты и задумчиво покрутил колесико старых нерабочих наручных часов явно довоенного образца – авось заведутся? Перебрал целую галерею рисунков динозавров, созданную им после получения в подарок на десятилетие от одного из отцовских друзей шикарной книги Аугусты и Буриана «История развития жизни на Земле». Поколебавшись, вытащил саму книгу. Тексты, написанные сухим академическим языком, упорно не хотели читаться и сейчас, зато иллюстрации смотрелись изумительно по-прежнему. – «Неужели это все зверье когда-то бегало по нашейпланете?». – Немецкий компас, выполненный весьма искусно, в виде навесного замка, и подряпанную трофейный полевой бинокль без одной линзы он аккуратно положил поверх коробки с отцовскими наградами. И компас, и бинокль были главными сокровищами на определенном этапе жизни Виктора, выпрошенными в разное время у отца. Самому Ивану Ледовому они, очевидно, достались в качестве трофеев от какого-то безымянного фашиста.

Наконец, на последней странице блокнота Виктор отыскал надпись, сделанную каллиграфическим Женькиным почерком:

г. Киев, улица Энтузиастов, 7а, кв. 144. т. дом. 55-26-26. Каминский Евгений Моисеевич.

«Ну вот, я тебя и нашел, Женька. Старый друг, лучше новых двух».

Ледовой двинулся в коридор за телефоном, аккуратно переступая через артефакты детства, разложенные на полу. Вместо старого, знакомого Виктору темно-зеленого телефона, с толстыми латунными контактниками отбоя и заглавными буквами алфавита на диске, появился новый, шикарный чехословацкий аппарат ярко-красного цвета. Согласно последнему веянию моды, он оказался оборудованным длиннющим шнуром, что позволяло перемещаться по комнатам во время разговора, одной рукой удерживая трубку, а другой прижимая корпус к животу. Ну что же, весьма удобно. Немедленно оценив по достоинству прелести этого изобретения и еще раз сверившись с Женькиным номером, Ледовой принялся накручивать диск.

Мать Виктора, тихонечко выглянув из кухни, увидела сына сидящим посреди книг и альбомов, с телефонным аппаратом на коленях и таким счастливым лицом, какое, по правде сказать, было для него исключительной редкостью. В следующую минуту ее посетило удивительное ощущение, будто Витя снова стал маленьким, а гибель мужа и переломанная судьба сына – плод какого-то ужасно правдоподобного ночного кошмара. Ей нестерпимо захотелось обнять Виктора, но она побоялась, что переполнившее ее чувство счастья внезапно исчезнет. Поэтому она на цыпочках вернулась к плите, установила конфорки на самый маленький огонь, критически осмотрела блюда с салатами, ожидавшими только заправки майонезом. Осталась довольна проделанной работой. Поскольку ей не хватило кое-каких продуктов, она вышла в прихожую, накинула пальто и выскользнула за дверь.

Дорогу в магазин и обратно она преодолела с такой легкостью, словно к спине приделали крылья, не замечая ни колючего мороза, ни изумленных взглядов всезнающих нивкинских соседей. Отперла дверь, одновременно вытрушивая заснеженные сапоги об половик, радостно заглянула в комнату, и замерла от неожиданности, выронив кошелку с продуктами.

– Витенька?!

Виктор Ледовой, в немом молчании обхватив голову руками, качался в кресле взад-вперед, точно живой маятник.

– Витенька?

Он уткнулся носом в материнское плечо, и в груди у него что-то захлюпало.

– Витенька? Что, с другом твоим что-то неладно?

Виктор в ответ только молча кивнул низко опущенной головой. Женя Каминский не смог бы прийти в гости к Ледовым ни сегодня, ни завтра, и вообще никогда. И вовсе не оттого, что стал, за истекшие восемь лет известным художником, которому не с руки вспоминать солдатскую дружбу с матерым уркой. Этого Ледовой немного побаивался, не так, чтобы очень, но слегка – да. И даже не потому, что исхитрился попасть в первую волну еврейской эмиграции, хлынувшую из Союза стараниями американского госдепа где-то с середины десятилетия. В ноябре 1969-го года, спустя каких-то полтора месяца после того, как Виктор, получив демобилизационное свидетельство, перешагнул КПП войсковой части и отправился домой, с рядовым Евгением Каминским произошел несчастный случай. Он сорвался с пятого этажа новостройки, упал на бетонный противовес строительного крана и умер практически мгновенно от полученных травм. В ходе расследования, проведенного военной прокуратурой, был выявлен факт вопиющего нарушения рядовым Каминским установленных один раз, для всех и каждого, правил техники безопасности. Кое-кто из командиров схлопотал взыскания. Женя вернулся в Киев, запаянный в цинковый пенал, и успокоился на старинном, Байковом кладбище города.

– Эх, мама, – в голосе Виктора прозвучала такая тоска, что материнское сердце дрогнуло. – Мама, я один раз в жизни сделал доброе дело, а вышло так, что лучше бы и не делал вовсе… – Виктор высвободился из объятий матери и двинулся к холодильнику за бутылкой «Посольской».