Татьяна Полякова - Список донжуанов

— Я понимаю, — кивнула я.

В другое время, услышав подобное от Марьи, я бы усмехнулась, но теперь мысль советоваться с богом уже не казалась мне совершенно идиотской.

Проводив меня до дверей маминой квартиры, Марья ушла, пообещав часа через два вернуться. До прихода мамы я проводила время возле окна, осторожно выглядывая из-за шторы. И, как выяснилось, не зря. Во дворе, ближе к соседнему дому, стоял синий «Опель», я видела, как он подъехал, и поначалу он мне не показался интересным. Однако вскоре стекло чуть опустилось, человек в «Опеле» закурил и сразу вызвал подозрение. Скажите на милость, кто в такую духотищу будет сидеть в машине? Ясное дело: тип, которому за это деньги платят. Иначе бы давно вышел или хотя бы дверь открыл. Надо полагать, парню было скучно, оттого он и курил без конца. Я сбегала в свою комнату и принесла бинокль. По словам мамы, это семейная реликвия, потому что бинокль когда-то принадлежал папе. Если честно, я в этом сомневалась и никакого почтения к данной вещи не испытывала. Но сейчас бинокль очень пригодился, потому что я отлично разглядела хмурую физиономию мужчины лет тридцати, а также смогла увидеть надпись «Гена» на тыльной стороне ладони, когда он стряхивал пепел. Сомнения меня оставили: за мной следят, случая выжидают, следовательно, могут убить в любую минуту. У кого искать защиты?

После двух встреч с милицией на ментов надежд я уже не возлагала. Существуют охранные агентства… Чепуха все это, хотя, если муж узнает, что у меня есть охрана, может, и не станет вести себя так нагло? Я настолько была поглощена своими мыслями, что мама, появившись где-то через час, понаблюдав за мной, с неудовольствием заметила:

— Развод дурно на тебя действует. Ты хмуришь лоб. Может, ты поторопилась?

Я заверила маму, что решение мое твердое, съела две порции голубцов и стала ждать Марью. Вскоре и она позвонила.

— Я внизу, — сказала она хриплым шепотом. — Машина серого цвета, кажется, «Рено», неважно, стоит прямо возле подъезда.

Выйдя из подъезда, я убедилась, что так оно и есть, правда, не «Рено», а «Вольво» взгромоздился на тротуар. Возле задней двери, распахнутой настежь, стояла Марья и напряженно оглядывалась. В другое время я умерла бы со смеху. Сейчас же, наверное, тоже, но уже от страха, потому что «Опель» никуда не делся, он стоял там же, где и час назад, только стекло теперь было закрыто и мотор заведен.

Я юркнула на заднее сиденье, Марья устроилась рядом, и мы выехали со двора. Последнее, что я успела увидеть, лицо моей мамы в окне, она поглядела нам вслед с недоумением и даже покачала головой. Мы с Марьей переглянулись, она скосила глаза на водителя, мужчину лет пятидесяти, и сделала мне знак молчать.

— Куда теперь? — ворчливо спросил дядька.

Марья назвала адрес, и мы благополучно добрались до дома, хотя я и ожидала самого худшего, потому что «Опель» следовал за нами. Он хитрил, дважды сворачивал в переулок, но держался на хвосте, как приклеенный. Правда, во двор моего дома въехать не рискнул, и это явилось некоторым утешением.

Расплатившись с водителем «Вольво» (расплачивалась я, у Марьи денег не было), мы поднялись в квартиру, но возле двери замешкались. Теперь родное жилище уже не казалось мне надежным убежищем, совсем наоборот, памятуя недавнее вторжение. Мы опять переглянулись, Марья толкнула дверь и вздохнула с некоторым облегчением, так как она оказалась запертой.

— Давай ключи.

Я протянула ей ключ, и она первой вошла в квартиру, беспокойно оглядываясь, а я поняла, что долго так не протяну, все это просто не для меня. Так, чего доброго, с катушек съедешь. Я повалилась в кресло, лишь только смогла его достигнуть, и закрыла глаза, отказываясь иметь с этим миром что-либо общее. Однако Марье надо было сообщить о моем открытии, и я сказала:

— За нами следят. Синий «Опель».

— Это не тот, что во двор въехал?

Я кинулась к окну и в самом деле обнаружила машину возле соседнего подъезда.

— Я с ума сойду, — на всякий случай пожаловалась я.

Марья кивнула и по обыкновению предложила:

— Надо помолиться.

— Давай, — без особой охоты согласилась я — работать в таком состоянии я все равно не смогу, а Марьин голос успокаивает.

Она достала заветную тетрадь и полчаса читала молитвы, очень выразительно, даже прослезилась один раз — не я, Марья. А я искала выход из создавшегося положения. Не нашла.

Марья покончила с молитвами, сложила на коленях ладошки и торжественно начала:

— Была я сегодня в храме, с батюшкой советовалась. Батюшка старенький, добрый, терпеливо все выслушал. Короче, Сима, нам надо его убить.

— Кого? — спросила я, не очень-то вслушиваясь в ее слова. Я разглядывала ногти на левой руке, один мне не нравился, не дай бог сломается.

— Серегу. Мужа твоего.

Тут до меня дошло, я перевела взгляд на Марью и нахмурилась.

— Неужто батюшка такое посоветовал? А как же Святое писание?

— «Око за око, зуб за зуб».

— Это я уже слышала.

— Хорошо, пожалуйста, другое. «Не мир я принес вам, а меч».

— А это к нашей ситуации подходит?

— Еще бы. Этот гад задумал тебя убить, не просто задумал, он уже предпринял ряд попыток. И мы должны спокойно ждать, когда нас на кладбище снесут?

— Нет, ждать мне этого совершенно не хочется. Но неужто батюшка так прямо и сказал: убейте мужа?

— Он сказал, что свою жизнь, которая дадена нам господом, надо беречь: нет худшего греха, чем самоубийство. Самоубийц даже не отпевают и на кладбище не хоронят, то есть страшнее этого греха вообще ничего нет; любой другой, пожалуйста, запросто отмолишь, если время есть, а этот — ни-ни.

— Господи, кто ж говорит о самоубийстве?

— Никто, то есть я батюшку как следует выспросила на этот счет, а потом говорю: если один человек задумал меня убить и зовет: приходи туда-то и туда-то, я тебя убью, и я его послушаю, а он меня убьет, не равносильно ли это самоубийству? Батюшка сказал: так оно и есть. И если на тебя накинулись супостаты, надо защищаться, ибо живительный огонь вдохнул в нас сам господь и не какому-то гаду его гасить.

— Защищаться не значит убить, — поневоле встряла я в диспут.

— Конечно, но батюшка сказал: если, защищаясь, человек избил кого-то, то это хоть и грех, но по любым законам, и божьим, и человечьим, грех простительный. Но не это главное. Пошла я к Богородице, есть у меня любимая икона, с левой стороны висит, Богородица на ней такая умилительная, я всегда, как погляжу на нее, так сразу и заплачу, так вот, я молюсь, и было мне видение… Чего ты ухмыляешься? Я ведь серьезно. Увидела я мысленным взором белую голубку, летела она под облаками, и вдруг коршун, налетел на нее и стал рвать в клочья. Она кричит жалостливо, а у меня сердце вдруг остановилось и не бьется, и шепчу Богородице: «Спаси и помилуй». И в тот же миг — бабах кто-то из ружья по коршуну, и он с копыт долой, а голубка цела и невредима дальше полетела. А я вроде как очнулась и вижу: в храме я, а Богородица смотрит ласково и вроде как кивает. Вот тут я и поняла, на что мне господь намекает: избавимся от супостата, самим легче, и безусловную пользу всему человечеству принесем.