Татьяна Полякова - Сестрички не промах

Кто-то вспомнил, что Олимпиада Самсоновна, бывшая актриса местного театра, проживающая в доме номер пятьдесят, хорошо гадает на кофейной гуще и может указать, где лежит пропавшая вещь. Мы кинулись в пятидесятый дом. Хозяйка сидела в кресле и раскладывала пасьянс. Взглянув на нее, я поняла, что она вполне могла знать моего прадеда Дормидонта, и уж совсем было собралась спросить ее об этом, но тут вмешалась Мышильда и напомнила, что мы здесь не просто так, а по делу. Помочь Олимпиада Самсоновна не отказалась, но кофе у нее был только растворимый, как, впрочем, и у нас, и у девяти ближайших соседей. С гущей ничего не вышло, но, чтобы не отпускать нас просто так, с пустыми руками, Олимпиада Самсоновна погадала на картах и пообещала мне дальнюю дорогу, казенный дом и бубнового короля в придачу.

Все испортила сестрица, истолковав гадание по-своему:

— Будет нам дорога в КПЗ и душка-следователь…

— За что? — перепугалась я.

— Так ни за что и будет.

Жена Иваныча безутешно рыдала на соседском крыльце, доберман все еще выл, а никто из троих пропавших так и не появился. Кто-то догадался позвонить в милицию, но там к исчезновению людей, в том числе к пропаже участкового, отнеслись без должного уважения и посоветовали ждать — авось и вернутся. Востроносая бабка Анна, бывшая хозяйка троюродного, утешая Настасью Филипповну, к случаю вспомнила, как пропал Митька Хорев. Его тоже долго искали, а обнаружили, когда сошел снег. Мышильда рассвирепела и грозно рыкнула:

— Где сейчас снег?

— Так выпадет, — съязвила бабка, — а потом растает. Помяните мое слово, тогда и найдем.

К этому моменту Настасья Филипповна уже лежала на ступеньках без чувств. Бабка взвизгнула:

— Ох, сердешная… — И добавила с глубоким удовлетворением:

— Как переживает…

— Идем ход искать, — решительно заявила сестрица. — У меня предчувствие, что все в него упирается. Трава успела уже подсохнуть.

Максим ее поддержал — и насчет «упирается», и насчет травы, — и мы пошли.

На первый взгляд фундамент выглядел как обычно, и все-таки чувствовалось в нем что-то зловещее.

— Звук шел отсюда, — сам с собой разговаривал Макс, развернувший бурную деятельность. — А когда я посветил фонарем, он, должно быть, побежал сюда. Значит, в этой стене.

Стена казалась монолитной. Где тут может быть потайная дверь, просто в голову не лезло. Мы прощупали каждый камень по несколько раз и уже начали нервничать.

— Но ведь где-то он есть, раз вредитель ходит, — бушевала Мышильда. Именно ее гневу мы и были обязаны своей находкой. Сестрица заехала по стене пяткой и взвыла, а потом наклонилась посмотреть, во что ее угораздило влететь этой самой пяткой, и заметила металлический штырь. Он торчал между двух камней у самой земли и был почти не виден, но сестрица его нашла и стала дергать во все стороны. После чего раздался долгожданный скрежет и отодвинулась часть фундамента, образовав небольшой лаз. Максим сунул туда голову и заявил:

— Темно. У кого-нибудь есть спички?

— Фонарь есть, — вспомнила я и бросилась к подземному ходу, где мы обнаружили мумию. Наш рюкзак все еще находился там, если, конечно, Сашка не свистнул его вместе с покойником. Правда, Макс сказал, что не свистнул, и я побежала. Конечно, про ступеньку вспомнила в последний момент, когда начала грациозно оседать на пол, но изловчилась удержаться на ногах и ничего не сломала.

Рюкзак был там, где мы его оставили, а вот сам ход изменился. В том месте, где раньше лежала мумия, зияла основательная дыра, а по всему полу валялись куски битого кирпича.

— Чудеса, — сказала я, достала фонарь и сунула его в пролом в стене, однако ничего интересного не увидела. В полутора метрах находилась еще одна стена, сложенная из огромных валунов. Я покачала головой, вздохнула и бросилась к ожидавшим меня Мышильде и Максу.

— Ты чего так долго? — проворчала сестрица.

— Там стена обвалилась, — сообщила я.

— И что? — заинтересовалась Мышильда.

— По-моему, за ней древний фундамент, возможно, двенадцатого века.

— Надо бы посмотреть, — воодушевилась сестрица, которую опять потянуло на археологию.

— Потом посмотришь, — проворчал Макс. — Давайте с этой дырой разберемся.

Он сунул в лаз голову вместе с фонарем и через пару минут сказал:

— Мама моя… — из чего мы заключили, что видит он нечто чрезвычайно интересное, и разволновались. Попасть внутрь можно было только ползком, и Макс пополз, а мы вслед за ним. Однако ход почти сразу расширился, и вскоре мы могли уже стоять, Мышильда в полный рост, а мы с Максимом согнувшись в три погибели. Как видно, предки высоким ростом не отличались. Из каменного мешка, в котором мы сейчас стояли, лучами расходились три узких прохода. Мы вошли в первый и заорали в три голоса, со стены прямо на нас смотрел пустыми глазницами череп и вроде бы ухмылялся.

— Кто это? — пролепетала Мышильда с некоторым удивлением, а я подумала, что череп на вид довольно старый и не может принадлежать никому из пропавших. Об этом я и сказала. Мышильда, вяло ответив: «Да?» — стала приглядываться к черепу, мы подошли ближе и выяснили следующее: череп вовсе не был на стене, а лежал на какой-то каменной плите в нише, и не один, а в компании таких же черепов, Мышильда торопливо их пересчитала и выяснила, что их ровно пятнадцать, после чего мы заинтересовались плитой. На ней имелась выбитая надпись, вроде бы на старославянском, но буквы были так затейливо начертаны, к тому же стерлись от времени, и разобрать удалось только слово «днесь», хотя, может, и не «днесь» вовсе.

— Точно, двенадцатый век, — ахнула Мышильда, закатила глазки и прошептала:

— Находка века. Эх, пошла бы на исторический, защитила бы докторскую.

— Может, не двенадцатый, — усомнилась я, чтобы Мышильда не очень переживала из-за ошибок молодости.

— Вот увидишь, двенадцатый, — горестно покачала она головой. — Если б я была археологом, тогда бы, конечно, оказалось, что это городское кладбище, закрытое пятьдесят лет назад, а теперь точно будет двенадцатый и открытие века, только нам с того ни копейки.

— Нехорошо быть такой меркантильной, — укорил Макс, все еще пытаясь прочитать надпись. — Здесь стоял храм, а в храме чья-то гробница. Может, и не одна. Идем дальше.

Однако через несколько метров ход обрывался, может, произошел обвал, а может быть, ходы действительно пытались засыпать. Мы вернулись в каменный мешок, а потом пошли вторым коридором. Он оказался гораздо длиннее первого.

Мы шли уже минут пятнадцать, вдруг Максим остановился и стал внимательно рассматривать стены. Они того стоили, потому что это были уже не стены, а какая-то труба, и мы находились в ней. Прошли еще немного, впереди забрезжил свет, а вскоре фонарь стал вовсе не нужен. Труба заканчивалась крепкой решеткой, запертой на личину. Ключа у нас не было, потому мы довольствовались тем, что сквозь прутья поглядели на зеленую травку и вроде бы какой-то ручеек впереди. Зато звуки сюда доносились самые разные: шум транспорта, журчание ручейка и детские голоса. Максим крутился на коленях возле решетки, пытаясь что-то там разглядеть, и наконец заявил: