Татьяна Полякова - Овечка в волчьей шкуре

Очнулась я уже в машине, микроавтобус, кажется, «уазик», трясся по скверной дороге. За окном было темно, я лежала между сидений, руки за спиной у меня были скованы наручниками, ноги связаны, рот залеплен какой-то дрянью. По соседству со мной дремал парень, как раз тот, что вошел в мою палату, лоб у него разбит, должно быть, здорово тюкнулся, когда падал. Впереди кто-то тоненько поскуливал.

— Заткнись, — где-то минут через пять потребовал мужской голос.

— Не могу, — ответили ему, — я истекаю кровью.

— Кончай фигню пороть, тебя перевязали и рана пустяковая.

— Я эту суку пристрелю, — пробормотал раненый, наверное, тот, что был с автоматом.

— Да заткнись ты, — не выдержал первый. Парень рядом со мной разлепил глаза, зевнул и сказал лениво:

— Кончайте орать.

— Ноет, точно баба, — словно оправдываясь, заявил первый, а я сообразила, что парней трое; выходит, по голове меня огрел тот, что заглядывал в мою палату, жаль, что он так быстро очнулся. Выходит, мы с ним квиты и зла держать на меня он никак не должен.

Я понаблюдала из-под полуопущенных век за пейзажем, но в темноте так и не смогла ничего разглядеть. Автобус тряхнуло ещё пару раз, водитель сбавил скорость, свернул вправо и вскоре затормозил. Не говоря ни слова, он вышел из кабины, хлопнул дверью, прошел пару метров вперед, раздался характерный звук, точно открывали железные ворота. Парень вернулся, и мы продвинулись ещё метров на тридцать, теперь вышли все трое, ворота со скрипом закрылись, а тот, что огрел меня по затылку, заглянул в автобус и уставился мне в лицо — признаков жизни я не подавала. Должно быть, зрелище показалось парню увлекательным, с места он так и не сдвинулся. Тут к нему присоединился водитель и тоже уставился на меня.

— А ты её не того? — спросил он с некоторым беспокойством.

— Вроде дышит. — Он протянул руку, пощупал пульс и остался им доволен, потому что гораздо бодрее заявил:

— Очухается. — После чего они вдвоем выволокли меня из автобуса, особо не церемонясь. Открывать глаза и вообще торопиться приходить в себя я самой себе отсоветовала и намекала на то, что жива, легким постаныванием, мы как раз достигли ступенек, и я надеялась, что меня не шарахнут головой об одну из них, а понесут осторожнее. К счастью, ступеней было всего четыре. Кто-то возился с ключом (один из парней держал меня под мышки, а мои ноги покоились на дощатом полу), открылась дверь, и меня волоком втащили в небольшое помещение. Вспыхнул фонарь, я оказалась то ли на нарах, то ли на деревянной скамейке, а хныкающий голос сообщил:

— Мне к врачу надо.

— Утром, — отмахнулся парень, который не так давно сидел за рулем автобуса.

— До утра я, может, сдохну. Смотри, кровь все идет и идет.

— Ну и чего ты предлагаешь?

— Пусть меня Юрка в город отвезет.

— Ага, такой умный? Свищ русским языком сказал: до утра сидим здесь, утром девку заберут, и мы свободные.

— Свищ сказал, — чуть не плача, передразнил раненый. — А если я кровью истеку?

— Юрка тебя перевяжет.

— Я уже перевязывал, — встрял в разговор Юрка, тот, что в автобусе сидел рядом со мной. — Говорю, рана пустяковая, жить будешь.

— Тебе хорошо говорить, а у меня рука онемела. К врачу надо. Слышь, Вова, ты мне друг или нет? А если я руки лишусь?

— Да заколебал ты со своей рукой. И крови-то вытекло совсем ничего…

— Конечно, это ведь не твоя кровь. Небось, если б из тебя хлестало, ты бы по-другому запел. А ещё друг. Не зря говорят: друзья познаются в беде.

Парень и меня уже изрядно достал, представляю, как он успел осточертеть дружкам со своим нытьем.

— Девка меня беспокоит, — заговорил Юрка, наклонясь ко мне. — Пора бы ей очнуться.

— Может, её в психушке чем-то таким накачали, что она в отключке?

— Ага. То-то она вас так уделала в этой самой отключке.

— Зато ты, как герой, в палате на полу валялся, — ехидно заметил шофер, и ненадолго все замолчали.

Послышались шаги, кто-то отодвинул тяжелый стул или лавку, звякнула посуда; воспользовавшись тем, что все трое вроде бы заняты, я осторожно огляделась. Мы находились в какой-то домушке, бревенчатые стены, два крохотных оконца. Лавки вдоль стен, у окна громоздкий стол. Я лежу на нарах, подо мной старое одеяло, подушка отсутствует. Что это может быть? Если есть ворота, значит, есть и забор. Мы в какой-то деревне? Парень сказал — за мной приедут утром. Связанного человека белым днем в машину не потащишь, вряд ли мы в деревне. Возможно, охотничье хозяйство, леспромхоз…

Тишина, за окнами темень, ни намека на огни и прочие достижения цивилизации. Скорее всего место глухое, уединенное, а до рассвета не так долго осталось…

Точно в ответ на мои мысли, раненый опять принялся канючить:

— Вовка, слышь, руку совсем не чувствую. Отстрелила мне руку, падла. Чего я без руки делать буду?

— Сёрега, очень прошу, заткнись, не то я тебе, ей-богу, башку отстрелю.

— Ну и отстрели. Лучше сразу, чем одноруким мучиться. А как болит, стерва. Слышь, у меня тут в поселке по соседству баба фельдшерица. Давай заедем. Полчаса всех делов. Баба золотая, слова никому не скажет, все сделает в лучшем виде, и мне спокойнее. Слышь, Вова?

— Да сейчас вокруг города ментов шныряет чертова прорва. А если нарвемся?

— Так нам к городу не надо, мы по проселочной дороге или сразу в село. Возьмем Юркину тачку. Полчаса туда, полчаса обратно. Самое большее через два часа вернемся. Спасать руку надо. Чего ты, связанную бабу один не покараулишь?

Наступила тишина, Вовка размышлял, раненый ерзал, Юрка демонстрировал равнодушие, а я молилась, чтобы Вовка посочувствовал дружку и согласился.

— Ладно, — наконец сказал он, раненый вздохнул с облегчением, а я мысленно перекрестилась. — Только поаккуратнее, ворон не ловите и сразу сюда. В шесть за ней приедут. Мне неприятности ни к чему, да и вам тоже. Свищу твоя рука по барабану.

— Ладно, ладно, — заторопился нытик, и все трое направились к двери. Послышался звук удаляющихся шагов, затем по соседству заработал мотор, скрипнули ворота, и через минуту вновь все стихло.

Вовка затопал на крыльце, вошел в дом и сразу же направился ко мне. Я лежала, не шевелясь и вроде бы даже не дыша, парень что-то пробубнил и пощупал у меня пульс, для этого ему пришлось перекатить меня на бок. Я застонала негромко, но выразительно, а он сказал удовлетворенно:

— Живая…

Я легла на спину и открыла глаза. Парень сидел прямо передо мной, и теперь я могла хорошо его рассмотреть. Этим мы и занимались минуты две. Парень был среднего роста, коротко стриженный, узкий шрам рассекал правую бровь пополам и терялся где-то в волосах, губы вытянуты стрункой, в глазах скорее любопытство, чем злость. Он дернул за пластырь, которым был залеплен мой рот, а я взвыла от боли.