Татьяна Полякова - Любовь очень зла

— Я хочу умереть, — громко сказала я, точно меня мог кто-то услышать, и заплакала от бессилия. — Господи, я этого не заслужила.

Держась за стену, я повернула назад, но вид постели вызывал у меня тошноту, и я все-таки вышла из комнаты. Я двигалась с трудом, дыша, как загнанная лошадь. Очень долго спускалась по лестнице, вошла в кухню, зачем-то заглянула в холодильник. Он был пуст. Я не помнила, когда в последний раз была в магазине. Взяла стакан, налила воды из-под крана, поднесла его к губам, глядя на свои дрожащие руки с синими жилками, стакан выпал и разбился, я хотела заплакать и не могла, таращилась на осколки, стоя в луже воды. Вновь открыла кран и подставила лицо под холодную воду, набрала ее в ладони и выпила, как в детстве. Тошнота не проходила, я стояла, нагнувшись над раковиной, пошатываясь и боясь лишиться опоры. Потом кое-как дошла до стула, медленно опустилась, тело ответило на неловкое движение мгновенной болью. Я вытянула руки, положила на них голову и заставила себя дышать, медленно и спокойно. Боль затаилась, готовая вернуться в любой момент, я попробовала выпрямиться, и она тут же вернулась. «Почему бы не сдохнуть прямо сейчас?» — со злостью подумала я.

Зазвонил телефон, я поглядела на него с недоумением, точно пыталась вспомнить, что это такое, в конце концов взяла трубку.

— С добрым утром, — глумливо сказал он. Услышав этот голос, я сжалась и закрыла лицо ладонью, как будто так могла укрыться от него. — Какого черта ты не отвечаешь?

— Здравствуйте, — сказала я и не узнала своего голоса — жалкий, писклявый. Сама себе я напоминала дворнягу, которая заглядывает в лицо прохожим и на всякий случай вертит хвостом: вдруг повезет, вдруг кто-нибудь сжалится? От этой мысли сделалось нестерпимо унизительно, я чувствовала, как слезы скатываются по моему лицу, и ненавидела себя за это.

— Ты плачешь? — спросил он.

— Да.

— С какой стати?

— Мне… — Чтобы ответить, пришлось заставить себя хоть немного справиться с рыданиями. — Мне очень плохо.

— Вот как?

— Мне страшно, — всхлипнула я. — Я боюсь.

— И чего ты боишься? — Долгая пауза.

— Не знаю…

— Вот так раз. Ты не знаешь, чего боишься?

Я размазывала слезы и старалась успокоиться, но от этого мне было только хуже.

— Извините, — пробормотала я и бросилась к раковине, меня вырвало, и через некоторое время стало легче. Я вспомнила про трубку и вернулась к столу. Он терпеливо ждал.

— Что с тобой? — спросил он с преувеличенной заботой.

— Неважно себя чувствую.

— В самом деле? Ты сама виновата. Если бы ты хорошо себя вела, не раздражала меня своим нытьем…

— Простите меня, — тихо сказала я.

— За что? — усмехнулся он.

— Не знаю. Если вы так меня ненавидите, должна быть причина. Значит, я в чем-то виновата.

— Ты знаешь в чем.

— Нет, — твердо сказала я. — Наверное, вы близкий моему мужу человек, наверное, я в самом деле виновата в его смерти, хоть я его и не убивала… Я должна пойти в милицию и сознаться в убийстве? Я думала об этом. В ту ночь я должна была… А я очень испугалась. Теперь я не боюсь. То есть я боюсь, конечно, но уже не так сильно. Я сделаю, как вы хотите.

— Ты дурочка, — засмеялся он. — Мне плевать на милицию. Думаешь, я хочу, чтобы тебя засадили в тюрьму? Это проще простого. Нет, дорогая, это слишком скучно.

— Тогда что?

— Хочешь знать?

— Хочу.

— А ты подумай. — Он опять засмеялся, а я от отчаяния всхлипнула. Он играл со мной, как кошка играет с мышью, когда несчастная перестает сопротивляться, ей дают надежду. Беги, дурочка, беги. Порадуй папочку. — Чем ты сейчас занимаешься? — спросил он.

— Ничем. Просто сижу…

— А как себя чувствуешь?

— Уже лучше.

— Опять врешь?

— Вру.

Он засмеялся.

— А я ведь предупреждал…

— Вы сумасшедший, да? Вам просто нравится все это? Вам нравится, когда человеку больно, когда он страдает?

— Мне нравится, когда страдаешь ты, остальные меня не интересуют. Даже твой любовник. Пусть проваливает. На него скучно тратить время. Вот ты — другое дело.

— Почему?

— Опять дурацкие вопросы? Я же сказал, думай.

— Вы в самом деле считаете, что я виновата? — помедлив, спросила я.

— А ты как считаешь?

— Я считаю, вам все равно, убила я его или нет.

Он опять засмеялся.

— А-а, это в том смысле, что я садист и выбрал тебя своей жертвой? К несчастью, это не так. Видишь ли, детка, папочка тоже страдает.

— Что? — переспросила я.

— Да-да, моя радость. Мне так же больно, как и тебе. Может, даже больнее. Я делаю все это для твоей пользы.

— Почему, господи, почему?

— Потому что папочка любит тебя.

— Любит?

— Конечно. А ты скверно ведешь себя и платишь ему неблагодарностью.

— Разве, когда любят, делают больно?

— Ты ничего не смыслишь в жизни. Чем больше любовь, тем больнее. Тебе пришлось нелегко сегодня, так что можешь представить, как я люблю тебя. Ладно, мне надоело болтать…

— Не вешайте трубку, поговорите со мной, — испуганно попросила я.

— Опять хитришь? Ты не понимаешь… — вздохнул он с сожалением, а я вновь заговорила:

— Не сердитесь. Я действительно очень хочу понять…

— У тебя не получится. Для того чтобы понять, надо любить.

Я бессильно качала головой, не в состоянии даже плакать, а его голос стал очень ласков.

— Вот что, маленькая, тебе надо немножко поваляться в ванной, потом как следует выспаться, приготовить чего-нибудь вкусное… Кстати, ты умеешь готовить?

— Нет.

— Я так и думал. Ну ничего, на худой конец сгодится что-нибудь самое простое. Яичница с ветчиной, например. Ее ты сможешь приготовить?

— Смогу, конечно.

— Вот и отлично. Запей ее чаем и отправляйся в спальню. Ложись и жди.

— Ждать?

— Конечно. И когда я приду, будь хорошей девочкой. Ты очень быстро поймешь, что быть хорошей девочкой гораздо приятнее. — Он засмеялся, а я, прихватив с собой трубку, отправилась в ванную и в точности выполнила совет, правда с яичницей ничего не вышло, понадобилось бы идти в магазин, а сил на это не было.

Боль действительно утихла. Я переоделась, расчесалась и пошла спать, но как только я оказалась в спальне, ужас накатил на меня с новой силой. Я дрожала, точно в ознобе, каждое мгновение ожидая, что от стены отделится черная тень, и вдруг услышала шаги. Кто-то не спеша, по-хозяйски поднимался по лестнице.

Я зажмурилась и стала молиться, замирая при каждом его шаге, так что когда наконец дверь распахнулась и он вошел, я вздохнула с облегчением. Приподнялась с подушек и спросила:

— Это ты?

— Я, — печально ответил он.

Я бесцельно бродила по дому. Зашла в кабинет мужа и огляделась. Взгляд мой задержался на брошенной возле кресла книге. Я подошла, подняла ее и повертела в руках, стала читать наугад, и вновь чужая жизнь захватила меня.