Татьяна Полякова - Деньги для киллера

— Вот гад! — ахнула Сонька. — Выходит, мы вроде приманки.

— Точно. Найти вас проще простого.

Брауну на это много времени не понадобится. И не только Брауну. Если Оборотень Большакова не убивал, ему тоже интересно будет на убийц взглянуть. А теперь вы мне скажите: что на кладбище видели?

— Ничего. Максимыч, может, и видел, но нам не сказал, — прервала я затяжное молчание.

— Маргарита, мотать вам надо. Убьют вас ни за что ни про что, и понять ничего не успеете.

— Куда нам бежать? — вздохнула я. — Прятаться? Не найдут, так от тоски свихнешься, много ли напрячешься. Нет, прятаться я не буду. Ты как? спросила я Соньку.

— Я — как ты. Скажешь прятаться — спрячусь, нет — значит, нет. Беженцев и без нас хватает, может, побираться начать на старости лет?

— Дуры вы, вот схлопочете пулю…

— Ты нас не пугай, сбежать всегда успеем, может, как-нибудь и выкрутимся.

— Ага, давайте.

— Они что же, при тебе говорили? — спросила я.

— Как же… по нужде пошел, а они по аллее прогуливаются, вот я, точно индеец, за ними…

— Ты, Гош, поаккуратней.

— Поучи… Уезжаете или нет?

— Не-а, — ответила Сонька, выдав лихую улыбку. — Гретка умная, что-нибудь придумает. Что мы, дуры какие, квартиры бросить и без штанов бежать, нет уж, мне наш город нравится, пусть другие бегут.

— Отважная очень, — съязвил Гоша. У меня не было Сонькиного оптимизма, но как-то так выходило, что бежать нам некуда.

Проводив Гошу, мы легли спать, только уснуть оказалось делом нелегким.

Сонька глаза в потолок таращила, потом ко мне полезла:

— Гретка…

— Помолчи.

— Может, нам правда сбежать. Страшно.

— Будет совсем страшно, сбежим. А сейчас заткнись.

— Ты подумать хочешь? Думай, думай… — Сонька затихла и лежала, не шевелясь. А я пыталась думать. Первый стопроцентный факт — Большаков зарыт у амбара. Но знаем об этом только мы, для остальных это совсем не факт. Второй: убийца — парень на «восьмерке», его я видела в ту ночь. Номер машины имеется, и установить владельца нетрудно. Здесь сразу два «но»: во-первых, это опасно, во-вторых, машина может быть ворованной. Кто-то схватил связного, то есть Илью Большакова, и зверски пытал. С какой целью? Хотел узнать, где деньги? Сомнительно: деньги должны были находится у него. Хотел узнать, кто такой Оборотень?

Зачем? Допустим, он просто любопытный.

Или имел на Оборотня зуб. Или смертельно боялся его. Большаков мог рассказать о киллере, а мог и не рассказать, хотя очень сомнительно, что человек смог вынести такие пытки и промолчать. У Рахматулина сейчас требуют деньги. Кто? Оборотень, пожалуй, это тоже факт, именно он Витьку звонками в тоску вгоняет. А Витька распускает слух, что мы видели убийц. Для чего?

Для того, чтобы их выманить. Их или Оборотня. Может, он решил деньги сэкономить и с ним разделаться? Рахматулин врет, что проверял могилу. Почему? Объяснений этому я не нахожу. Теперь во все это еще и Браун вмешивается, пылая желанием разделаться с конкурентом. И мы умудрились влезть во всю эту кашу. Пора бежать! Я вздохнула, Сонька сразу заворочалась.

— Злиться не будешь, если спрошу: чего надумала?

— Спи, несчастная.

— Мысли одолевают. Чего делать-то будем?

— Будем ждать гостей.

Будильник зазвенел в половине седьмого. Сонька делала вид, что его не слышит.

На работу мне сегодня к десяти, но по средам, а сегодня среда, я хожу за молоком.

Тяжко вздохнув, накинула халат. Мир с утра выглядел серым и скучным.

— Гретка, молочка бы, — пробубнила Сонька.

— Убить бы тебя! — в сердцах ответила я и пошла в ванную. Душ придал бодрости, в однообразной серости мира стали проглядывать розовые пятна. Я попробовала продолжить вечерние размышления, так сказать, на свежую голову, но то ли голова не была свежей, то ли рефлексы еще дремали, только вчерашние умозаключения казались чепухой, сюжетом для третьеразрядного фильма.

— Нельзя постоянно думать об одном и том же, — мудро рассудила я, взяла бидон и вышла из дома.

До троллейбусной остановки, где размещался импровизированный рынок, метров пятьсот. Через дорогу, вдоль сквера и направо. Я сошла с тротуара, сделала шаг и тут… дико заскрипели тормоза, заревел сигнал, и я схлопотала такой удар по бедру, что грохнулась спиной на асфальт и взвыла от боли. Мой бидончик, весело громыхая, покатился по дороге. Тут я заметила в нескольких сантиметрах от себя колеса машины и хотела заорать, но крика не получилось. Волосы вроде бы встали дыбом, а вот язык — отсох. Расстояние между мной и колесами не уменьшалось, и я с трудом сообразила, что машина стоит на месте, а я, как ни странно, жива. Правда, не совсем.

Возвращение к жизни процесс медленный.

Его слегка ускорил тип, выскочивший из машины.

— Идиотка несчастная! — заорал он. — Тебе что, жить надоело? Смотреть надо, куда идешь.

Это было обидно, я смогла приподняться и проорать в ответ:

— Правила учи, придурок. Здесь одностороннее движение. Глаза протри и увидишь «кирпич».

— Где здесь знак, где? Покажи.

— Как только встану, — ответила я. Тут он перестал орать и начал проявлять беспокойство, а потом и заботу, прямо-таки отеческую.

— Здорово задел?

— Испугал здорово. Пока больше ничего сказать не могу.

Он присел рядом, ощупал мои ноги и с видимым облегчением сообщил:

— Переломов нет. Встать сможешь?

— Попробую, — я пошевелилась и для начала села поудобнее. Получалось неплохо.

— Головой ударилась?

— Нет. Спиной.

— Больно?

— Конечно, больно. — Он подал мне руку, и я встала. На мой белый плащ смотреть не хотелось. Вокруг собрались несколько любопытных. Тип, минуту назад посягавший на мою жизнь, подобрал бидон с крышкой и вернулся ко мне.

— Давайте я отвезу вас в больницу, — перешел он на «вы», видимо, решив, что с потерпевшей следует быть вежливым.

— Провались ты… — ответила я, ища глазами место, куда можно сесть.

Он подхватил меня под руки и усадил в машину. Полминуты мы сидели молча. Чувствовала я себя неплохо. Меня только слегка трясло, наверное, от пережитого страха.

Посидев немного с закрытыми глазами, я повернулась к хозяину машины и заявила:

— Будем считать, что я в полном порядке. Привет!

— Эй, подождите, думаю, нам в травмпункт надо.

— А я не думаю. Если мне захочется в травмпункт, я найду другого водителя, потому что с таким психом можно ездить только на кладбище.

— Извините, — произнес он очень серьезно, — и за то, что наорал на вас, тоже.

Это я с перепугу.

Тут я наконец посмотрела на него, так сказать, другими глазами. До сей минуты он был психом, покушавшимся на мою жизнь, теперь же приобрел черты высокого блондина лет тридцати пяти, красавцем не назовешь, но что-то в нем было. Светлые глаза за стеклами очков взирали на меня умоляюще. Очкарики всегда казались мне беззащитными.