Татьяна Полякова - Деньги для киллера

— Да? Здорово. Ты счастливчик, парень.

Я бы тоже хотел здесь ночевать. Может быть. Но сейчас у меня много дел. Появилась куча зас ранцев, которым Витька Рахматулин — как кость в горле. Они думают, я испугаюсь. Плевать я на них хотел. Как бы не так, и на этого шакала тоже… плевать.

Я станцую на его могиле, вот что….

Парни в дверях тосковали, надо полагать, подобные речи им изрядно приелись.

Сонька взирала сурово и искала повод поскандалить, все равно с кем. Витька хлопнул еще коньяка и заявил:

— Какой день испоганили… шакалы…

Шарики в Сонькиной голове стремительно завертелись, глаза ее сделались совершенно круглыми, она пошлепала губами и радостно взвизгнула, точно нашла стодолларовую бумажку. После чего с большим пылом обняла Витьку и расцеловала. Я наблюдала эту веселенькую пантомиму и пыталась отгадать: что нового ей пришло в голову.

— Поздравляю! — наконец выдохнула она. — Прости. У меня вечно все числа из головы вылетают.

— Ты помнишь? — спросил Рахматулин таким тоном, что я всерьез обеспокоилась, как бы он не начал рыдать. Обошлось. Он сгреб Соньку и смачно расцеловал, после чего они предались воспоминаниям, потихоньку впадая в транс.

— У Вити день рождения, — наконец поведала нам Сонька.

— Вот те на, — решила я выразить недоумение, — ни флагов на улице, ни сообщения по телевидению.

Сонька постучала кулачком по своему лбу, а Витька милостиво махнул рукой. Я пожала плечами:

— Давайте отмечать.

— Половина третьего ночи, — заметил Глеб.

— У меня завтра выходной, — отмахнулась я. — Пьем.

Глеб уходить не спешил и коньяк выпил.

Бутылка мигом опустела.

— Кто пойдет за выпивкой? — поинтересовалась я.

— Сейчас, — отозвался Рахматулин и махнул рукой охране, но вдруг передумал:

— Едем ко мне.

— Брось, — сказала Сонька, — хорошо сидим.

Витьку это только подстегнуло, он покачал головой и повторил упрямо:

— Едем ко мне. Это мой день.

Я торопливо оделась, и через пару минут мы загружались в новую рахматулинскую машину, которая была не хуже старой. Положительно, нагим, босым и сирым Витька не выглядел. Как-то не верилось, что у него нет денег расплатиться с киллером. Непонятно, чего человек жмотничал и неприятности наживал.

Улица Садовая была мне хорошо известна, на ней находилась школа, которую я когда-то окончила. В то время дома здесь были сплошь одноэтажные, деревянные, в яблоневых садах. Теперь громоздились коттеджи, построенные по принципу: выше, шире, дороже. Витька выиграл первый приз: равных его дому не наблюдалось. Шедевр архитектуры наполовину скрывала ограда с устрашающими пиками поверху, поддерживаемая каменными столбами. Железные ворота раздвинулись, и мы въехали во двор.

Внутри дом был таким же, как снаружи — дорогим. Разглядывать здесь было нечего, и я устроилась в холле, прихватив бокал с выпивкой. Глеб сел рядом, не выказывая никаких эмоций. Сонька с Витькой, громко хихикая, возились в кухне, хлопали дверцами холодильников. Тут я заметила, что количество охранников на квадратный метр уменьшилось. Сопровождали нас сюда четверо плюс два шофера, а теперь я насчитала троих. Правда, минут через десять возник четвертый. Я узнала в нем одного из прежних мартышек и так обрадовалась, точно встретила давнего друга, в пору на шею кинуться. Он меня тоже узнал, посмотрел с хитрецой, мол, в гору идешь. Наконец нас позвали к столу. Я проявила понятливость и начала восхищаться, а потом пить, чувствуя настоятельную потребность расслабиться. Я подозревала во всех смертных грехах человека, который мне нравился.

Может быть, слишком нравился. Сейчас он сидел рядом, молчаливый, вроде бы недовольный, но исправно пьющий. Где-то в начале шестой рюмки я почувствовала себя достаточно расслабленной. Проглотила седьмую и поняла, что переоценила свои возможности.

— Где туалет? — спросила я, слегка перевирая звуки.

— Проводят, — махнул рукой Витька.

Сонька мурлыкала на его коленях. Я пошла в туалет, сопровождала меня знакомая мартышка. Я высказала огромную радость, что вижу его живым и здоровым, и попыталась поцеловать, но не смогла допрыгнуть до физиономии и ткнулась носом в грудь. Все это он воспринял совершенно спокойно, видимо, такие сцены были здесь не в диковинку.

— А вот и туалет, — сообщил он.

— Ага, — обрадовалась я. Минут через пятнадцать мне стало легче смотреть на мир, я крикнула парня, и он сопроводил меня в ванную. Собравшись с силами, я сунула голову под холодный душ и замерла, постукивая зубами.

— Простудишься, — сказал парень.

— Как зовут?

— Денис.

— Дай полотенце.

Еще минут десять я силилась придать себе приличный вид.

— Чего так пить-то? — ворчал Денис. — Не умеешь, не суйся. Не идет тебе вовсе, и Расческу дать?

Ей-Богу, на хороших людей мне везет, куда ни глянь — душевные парни.

— Веди, — сказала я, припадая к его локтю. Организм был ослабевшим, но почти лишенным алкоголя. Охрана в холле резалась в карты.

— Никакой дисциплины, — посетовала я, отлепилась от Дениса и села рядом с Глебом. Глеб недовольно косился, лицо красное, глаза мутные. Выпивка, как видно, достала и его. Витька с Сонькой вели себя совершенно неприлично.

— Хочу спать, — заявила я. Витька поднялся, махнул рукой:

— Второй этаж. Любая комната. Для гостей. — Тут он качнулся и грохнулся на стол.

Сонька тянула его за рукав, он поднялся, обнял ее, и они побрели, с энтузиазмом распевая: «Я пью до дна за тех, кто в море…» А я пошла искать себе пристанище. Удача улыбнулась за первой дверью: спальный гарнитур с широченной кроватью и постельное белье в шкафу. Пока я возилась с подушками, вошел Глеб.

— Пришел сказать спокойной ночи? — полюбопытствовала я.

— Я буду спать здесь, — сказал он, запер дверь и стал раздеваться.

— Я почти протрезвела, — заметила я. — Убирайся отсюда!

Он сжал мои плечи, а потом толкнул на кровать:

— Пьяные бабы меня не волнуют, за свою честь можешь не беспокоиться.

— Ага, — икнула я, — будем петь песни?

Только я ни одной не помню.

Он сел рядом и стал меня раздевать. Довольно грубо. Восторженным любовником он даже не прикидывался.

— Иди к черту! — сказала я.

— Глупая, безответственная дрянь. В доме полно мужиков, чья нравственность далека от идеальной.

— Ладно, извини. Я опять все перепутала, ты просто золотой парень. Ответственный и заботливый. И я все-таки в тебя влюбилась, а ведь не хотела. Черт знает, кто ты.

Ну скажи, кто? Не скажешь. А скажешь, так соврешь. Поневоле станешь пить горькую.

Каково мне, а?

— Завтра тебе будет еще хуже, — заверил он.

— Можешь меня поцеловать, — сказала я, проваливаясь в сон.

— Обойдусь.

От чего больше всего страдаешь с похмелья? Я — от жажды. Она заставила меня разлепить глаза. За окном шел дождь. Зачем я проснулась? Застонав, я попыталась сфокусировать зрение на двери. Удалось с третьей попытки. Язык был шершавым и не желал помещаться во рту. Я пошарила глазами по комнате: ничего похожего на то, чем можно залить огонь в организме. Тут я сообразила, что рядом спит Глеб. Мирно и крепко. Рука под подушкой, волосы взлохмачены, из-под съехавшего одеяла видны трусы веселенькой расцветки. Одежда моя и его аккуратно развешана. Очки на туалетном столике рядом с часами и расческой. Я села, сунула за спину подушку и покосилась на Глеба. Нет, просыпаться и спешить на помощь он не собирался.