Кирилл Казанцев - Реанимация закона

– Это он, точно, – помедлив немного, заявил Антон. – Я так понимаю, что это и есть Нагатин.

– Совершенно верно. Запомни это лицо хорошенько. И запомни, что контакты Нагатина со Сливой – это одно, а если его засечешь во время беседы с «Ивановым», то это совершенно другое. Кстати, продумай возможность сфотографировать его. Но только прошу тебя, Антон, без излишнего лихачества, без риска. Еще лучше, если ты сообщишь о предполагаемом месте и времени нахождения «Иванова». Тогда мои ребята его и запечатлеют. Устанавливать нам его надо, Антон. Срочно!

– Я постараюсь, Алексей Алексеевич, – ответил Антон, – только без риска не получится. Очень уж он подозрителен и осторожен. Он скоро меня через каждые пятнадцать минут начнет проверять на предмет наличия «жучков» и скрытых камер.

– А вот когда начнет, ты мне особо об этом сообщишь. Это будет означать, что они задумали что-то очень уж мерзкое, и оно вот-вот случится. А насчет фотографий… – Быков чуть замялся, – можешь показать Славиным и Водолазу. В любом случае нам придется проводить процедуру опознания после задержания. Или опознание тел.

– Кстати, Алексей Алексеевич, Водолаза надо спрятать.

– Думаешь, что пользы от него больше не будет?

– А какая? Про контрафакт он знает, и знает только свой канал, только тех, кто ему поставлял на продажу, а больше – ни ухом ни рылом. И объясняться со Сливой как-то нужно, если мы решим, что ему пора объявиться после стольких дней отсутствия. И Коткин со Столетовым наверняка ведь доложили, что он их лица видел. Не жилец он.

– Ладно, объяснишь ему ситуацию, и привози. Спрячем его за городом под охраной до поры до времени. Эх, рискую я! – вдруг махнул рукой Быков. – Имею информацию о преступниках и вынужден ее скрывать.

– Но ведь это оправдано. Если мы сейчас дадим официальный ход показаниями Пашки, если задержим Коткина и Столетова, то рухнет вся операция. Они же сразу поймут, что мы вышли на Пашку, что у них вся подготовка под угрозой. А вы ведь тоже понимаете, что там все гораздо серьезнее контрафакта и «крышевания» полицией.

– Это очевидно. Ладно, ты моих терзаний не слышал, отправляйся работать!

То, что Быков способен терзаться угрызениями совести, Антон даже и не думал. И не потому, что у Быкова не было совести, совесть, как и огромное чувство ответственности, у него была. А все эти рассуждения не более чем привычка рассуждать вслух, когда проводишь совещания со своими подчиненными. Антон догадывался, что Быков видел в этом пользу. С одной стороны, размышления вслух помогали ему самому выстраивать логические цепочки и непротиворечивые схемы. С другой стороны, это подталкивало и подчиненных думать в нужном направлении, отталкиваться от его точки зрения, рассматривать предположенное, но не навязываемое истолкование происходящих событий.

Был и еще один момент, который Антон хорошо понял. Быков лишний раз напомнил, что, какими бы благими ни были намерения, а пренебрегать законом не стоит. Ибо нельзя служить закону, этот же закон преступая.

Размышления на эту тему пришлось прекратить, потому что теперь стояла вполне конкретная проблема – Пашка Водолаз. За множеством дел Антон как-то упустил, что они с Пашкой не связывались уже дня два. Пашке было запрещено самому звонить Антону, а только лишь ждать его звонков. Расставшись с Быковым, Антон первым делом набрал номер мобильника, который он купил Пашке. Водолаз ответил сразу и с каким-то чувством облегчения. Причины волнений были вполне понятны, особенно если учесть, что он послушно не покидал своего убежища, а продукты ему привозил Антон. За два последних дня Пашка прилично оголодал и теперь высказывал свое недовольство.

Забежав в ближайший продовольственный магазин, Антон купил двухлитровую пачку сока, колбасы и хлеба. Через час он уже подъезжал к дачному кооперативу. Пашка встретил его унылым выражением лица.

– Ты куда пропал? – проворчал он, расчесывая всклоченную голову двумя пятернями. – Я уж тут знаешь чего передумал! Одни страхи в голову лезут. И жрать охота.

– А ты не задумывался, Паша, почему тебе приходится терпеть такие лишения? – с улыбкой спросил Антон, вынимая из пакета сок и еду.

– А че, это все, да? – показал Пашка пальцем на скудную, на его взгляд, провизию.

– Ты разговор-то не переводи на другую тему, проглот. Я тебя отсюда забираю в более приличное место, а это для того, чтобы «червячка заморить» на дорожку. Так что? Кто виноват в том, что ты тут прячешься?

– Ладно, пошел воспитывать, – проворчал Пашка, отламывая кусок колбасы и впиваясь зубами в батон. – Че теперь говорить-то об этом? Что случилось, то случилось.

– А случилось, философ ты недоделанный, из-за того, что ты свои таланты направлял не на творчество и духовное развитие или профессиональный рост, а сразу на зарабатывание денег. И вляпался ты в криминал. Причем вполне добровольно и сознательно. Это просто логическое развитие событий, которое своими корнями лежит в твоем извращенном миропонимании.

– Ладно тебе, – нахмурился Пашка. – Завернул проповедь!

– Какая, к лешему, проповедь! У тебя талант, кретин ты этакий, тебе учиться надо было, тебя бы в любом вузе на кафедре оставили бы или в серьезный НИИ пригласили бы. Сейчас был бы молодым перспективным специалистом, а совсем скоро начал бы лавры пожинать и хватать звезды с неба.

– Да… В нашей стране похватаешь! Без блата – никуда.

– А без блата и у нас можно всего добиться. Только мне опять придется тебе преподносить прописные истины. Работать надо, бить в одну точку надо, жизненной цели подчинять всего себя. Понимаешь, чтобы что-то получить, нужно что-то сделать. Ладно, черт с тобой! Давай-ка к делу перейдем. Ты помнишь лица тех, кто приходил к тебе и кто Оксанку убил?

– Эх… – Пашка с трудом проглотил большой кусок и укоризненно посмотрел на Антона: – Лучше бы ты о лаврах и звездах продолжал. Помню, конечно. Такое, знаешь ли, не забывается. Рожи еще те!

– На, посмотри. – Антон вытащил из внутреннего кармана фотографии и положил перед Пашкой.

Пашка продолжал жевать, разглядывая снимки. Потом движение челюстей замедлилось, и последовал сдавленный громкий глоток.

– Вот этот похож, – ткнул он пальцем в фотографию Столетова. – Он на меня как глянул исподлобья, думал все, кранты мне! Точно он.

– А второй?

– А второй… Тут он снят на документ, да? Вообще-то, если представить… Да, этот. Сука, он еще с улыбочкой такой высокомерной топтался там. А потом, когда Оксанка через диван рванула к выходу, он и выстрелил. У него лицо сделалось такое… как маска, что ли. Как будто улыбку на лице заморозили. Кажется, он испугался, что Оксанка сбежит. Это я вот только теперь подумал, а может, нас убивать и не собирались, может, он с перепуга выстрелил, а?