Кирилл Казанцев - Реанимация закона

– Суд разберется, кто и почему, – ответил Антон, убирая фотографии.

– Суд? Дожить бы до него, до этого суда. Лучше бы эти рожи сами подохли где-нибудь. Без суда и следствия.

– Боишься, Водолаз?

– А ты думал! Жить-то хочется. А с этими тягаться себе дороже. Если они так вот запросто людей сбивают, и им за это ничего не бывает, если они по квартирам ходят и стреляют в кого хотят, то представь себе, кто за ними стоит. Может, сам генерал ваш полицейский. Думаешь, не страшно понимать, что ты против всего областного ГУВД выпендрился. Да меня и следов-то не найдут! А ты не боишься? Слушай, Антоха, а ты кто такой?

Закономерный вопрос возник с некоторым опозданием, но винить за несообразительность Пашку не стоило, учитывая все его страхи и ту переделку, в которую он попал. Фактически он считал, что чудом остался жив. Не убеги тогда, его бы точно пристрелили как свидетеля нечаянного убийства. Придется сознаваться. Тем более что «а» Антон сказал, намекая на суд, который разберется. Теперь логично говорить и «б». Только не сейчас и не здесь. Пашку еще нужно доставить в безопасное место. Случись что по дороге, попади Пашка в руки бандитов, и он обязательно расколется, обязательно расскажет, что Антоха Белый и не Антоха вовсе, а полицейский, который внедрился в окружение Сливы.

– Кто я такой, чуть попозже тебе скажу, – заверил парня Антон. – Главное – помни, кто тебе жизнь спас и что мне верить можно. Усек?

В целях безопасности он, везя Пашку в машине, заставил его лечь на пол позади сидений, а сверху еще и старым одеялом накрыл. Пришлось Пашке выдержать полуторачасовое путешествие в неудобной позе. А в конце он вообще измучился, потому что ему нестерпимо захотелось в туалет. Наконец машина въехала во двор частного дома на окраине Екатеринбурга.

Пашку извлекли из машины, и он со страхом уставился на двоих крепких парней, один из которых держал на ремне короткоствольный автомат.

– Это, Паша, твоя охрана, – сказал Антон. – Хочешь жить, слушайся и выполняй все беспрекословно. И доживешь ты не только до суда, но и до глубокой старости.

– Я понял, – не очень весело улыбнулся Пашка и покосился на своих охранников. – Ты мент, да? В смысле – полицейский?

– Наконец догадался, – рассмеялся Антон. – Эх ты, деловой!

– Это хорошо, – удовлетворенно кивнул Пашка. – Значит, вы Сливу со всех сторон зажали, а ты вроде разведчика там. Только как вы со своими разберетесь? Как бы у них «крыша» не покрепче оказалась.

– Знаешь, что, Водолаз! – Антон схватил Пашку за плечо и рывком подтащил к себе. – Ты можешь, конечно, не верить, но я тебе все равно скажу. В отличие от тебя я никогда не пячусь назад и всегда довожу до конца то, что наметил. Есть у меня цель в жизни, и хрен меня кто с этой дорожки свернет. Запомнил? Я сказал, что ты в безопасности, значит, так оно и есть. Я сказал, что эти уроды получат свое по полной программе, значит, получат. Твое дело сидеть и не рыпаться! И помнить, что ты хоть и в меньшей мере, но тоже преступник. И от сурового наказания тебя спасет только сотрудничество с полицией.

Пашка смотрел на Антона и не узнавал его. Этот странный парень раскрылся перед ним в совершенно ином качестве. И не потому, что оказался полицейским, а потому что в нем Пашка увидел характер такой силы, что ему вдруг стало стыдно за свою собственную бесхарактерность и трусливость. Вроде и основания бояться веские, а все равно было стыдно.

Марина Славина побледнела, когда Антон показал ей фотографии. Хотя нет – побледнела она чуть раньше, когда, открыв на звонок входную дверь, увидела перед собой Антона. Что у них там произошло с мужем, был ли какой разговор на эту тему, неизвестно, но то, что этому неожиданному визиту женщина не обрадовалась, Антон догадался сразу.

Тем не менее Марина не перестала быть вежливой и пригласила его пройти. Они сидели на диване в гостиной и молчали. Наконец женщина заговорила:

– Значит, вы в самом деле полагаете, что можно что-то изменить?

– Вы их узнали, – понял Антон. – Это ведь они, правда?

– Правда. Только вы не ответили на мой вопрос.

– Я посчитал, что он не требует ответа. Или так: ответом на него есть мой визит к вам. Вы же видите, что фотографии специфические, из личных дел. Вы видите, что на них люди в погонах. Надо ли что-то добавлять о моих намерениях?

– Про намерения я поняла. Не поняла про ваши возможности.

– Если я раздобыл фотографии из личных дел, то возможности у меня определенные есть. Поэтому я и уверен в успехе, поэтому я этим делом и занимаюсь. Надеюсь, вы не собираетесь меня отговаривать? Я просто добавлю, что эти двое и есть те самые работники полиции, которые сбили женщину с ребенком. Это их машину вы тогда запечатлели на видеорегистратор.

– Ужас! И они ходят по квартирам и запугивают свидетелей?

– Как видите. Вот с чем я собираюсь бороться, вот от чего мне хочется очистить мой город. Сейчас мне от вас больше ничего не нужно. Узнали, и хорошо. Но можете вы мне по-прежнему обещать, что на суде подтвердите все и дадите соответствующие показания?

Женщина замялась, но быстро взяла себя в руки:

– Понимаете, все не так просто. Да, этих подонков наказать нужно обязательно. И наверное, тех, кто их покрывает. Ведь уголовного дела, насколько я поняла, так и нет? Но! Есть и другая сторона медали. Вы понимаете, что жить привычной жизнью проще и лучше, чем ворошить, переворачивать все с ног на голову, ломать эту жизнь. Я не замахиваюсь на глобальные вещи, но вспомните Октябрьскую революцию. Да, царизм, что-то там еще, участие в мировой войне, но стало ли лучше после того, как большевики взялись все перестраивать? Все опять вернулось на круги своя, только миллионные жертвы, миллионы исковерканных судеб, трагедия в масштабе всей страны. Настолько ли оправданы социальные потрясения?

– Простите, Марина Вячеславовна, но зачем мы переходим к историческим аналогиям, когда речь идет о простой уголовщине?

– Да плевать мне на уголовщину! – вдруг разозлилась она. – Дело не в ней, дело совсем в другом. И имела в виду я совсем другое. А аналогии… это от нервов. Я имела в виду очень простую вещь – свою семейную жизнь. Ведь от моего признания или признания моего мужа ничего не зависит. Мы систему не сломаем! Были и будут станицы Кущевские, будут казанские пыточные отделы полиции, а система как есть, так она и останется. Даже если министра сменят. Вы знаете, что пострадает в результате? Причем единственное, что пострадает! Это моя семья.

– Но почему?

– Да потому, юноша! – резко бросила Марина и закрыла лицо руками.

– Очень интересный довод, – ехидно проговорил Антон. – Очень многое объясняет!

– Не иронизируйте, пожалуйста, – проворчала Марина и отняла руки от лица. – Вы молоды, у вас нет семьи, вам не понять, как это бывает, когда все может в одночасье рухнуть. Сейчас я разочаруюсь в муже, рухнет идеал, который существовал многие годы, на котором держалась наша семья. Ведь любовь, что бы там ни говорили, просто так, на ровном месте не случается. А тут приходите вы, и я, скрываясь от мужа, помогаю вам. А почему скрываясь от мужа? Да потому, что мой муж испугался, и я это знаю. Посадят или не посадят этих двоих – неизвестно. А вот то, что мой муж будет знать, что я знаю, это факт.