Кирилл Казанцев - Проверка на преданность

Правда, об этом случае Пашка благополучно забыл на многие годы, а не следовало бы. Жизнь ведь складывается из таких вот мелочей, отдельных поступков, которые характеризуют тебя в глазах окружающих и начальства, формируют твое жизненное кредо, а заодно и жизненный путь. Вот у Пашки он никуда его так и не привел. А Мальцева, с его совершенно иным отношением к работе, с его правильной жизненной позицией, привел к следственному изолятору.

А этот оперативник, который только что приходил, насколько понимал Пашка эту работу, всего лишь проверял хилые версии. Результатом такой проверки был лишний рапорт и лишнее объяснение от гражданина, подшитое в дело. Есть человек, который активно искал встречи с подозреваемым и его женой, вот его и проверили, побеседовали с ним.

Пашка посмотрел на часы. Времени было всего лишь половина седьмого вечера. Между прочим, самое подходящее время для того, что он задумал. А задумал Пашка разобраться в деле Мальцева, понять, что же там произошло, кто виноват и что Володьке инкриминируют. Знакомых в полиции у Пашки осталось много, и со всеми он был практически в хороших отношениях. А сейчас, ближе к вечеру, когда у нормальных людей закончился рабочий день, у оперативников он только нормально начинался. День – это официальная часть работы, это встречи со свидетелями, выполнение заданий следователя, писанина. А вечером – самая оперативная работа, вечером каждый сыщик сам себе хозяин, хотя и работает по утвержденному начальником уголовного розыска плану. Вечером каждый сыщик варится в специфической среде бывших и настоящих уголовников, подозрительных личностей, притонов, бомжей и алкашей. Короче, в той мутной водице, которая и дает львиную долю оперативной информации. И вечером проще переговорить с кем-то из бывших коллег, узнать, что там произошло с Володькой.

Пашка по своей природной привычке пытавшийся всем помогать, кому только мог, кинулся выяснять и узнавать. Это была одна из его черт – не проходить мимо, если можешь помочь. И нищим он подавал, если мог, хоть гривенник, и незнакомым женщинам руку подавал, выходя из транспорта, и сумку помогал донести.

Здесь Пашка тоже считал, что сможет помочь, если поймет, в чем дело. Точнее, думал, что может помочь. А если уж совсем быть честным перед самим собой, то в глубине души надеялся, что, проявив участие, оказав помощь, если такое будет возможно, он заслужит благодарность Мальцева, сможет приблизиться к нему, как человек надежный и преданный. Как «свой» человек. Но эта мысль сидела в нем очень глубоко и почти незаметно.

К десяти вечера Пашка, наконец, смог поймать одного из бывших работников уголовного розыска Серегу Маркова, с кем когда-то вместе работал и даже сидел в одном кабинете. Они стояли на улице, перед входом в здание Управления и курили в темноте. Марков был капитаном, работником отдела по борьбе с экономическими преступлениями, что Пашке и было интересно. Солидным стал Серега, взгляд у него теперь самодовольный, и походка совсем иная. Но Пашка понимал, что на планерках в любом отделе часто звучат дела коллег, и старый приятель мог слышать о деле Мальцева.

Как оказалось – слышал. И не только слышал, но и хорошо знал, потому что дело уж очень серьезное закрутилось вокруг этого самого Мальцева.

– А ты что, хорошо его знаешь? – спросил Пашку Марков.

– Да с детства фактически. И его, и жену, Катьку.

– Хреновые там, Паша, дела. Мальцева твоего повязали в момент получения крупной взятки. И помочь ему уже ничем нельзя. Даже адвокат не вытащит, так, пару лет скостит, если повезет. А вот с женой его еще хуже. Это я тебе по секрету скажу. Ее похитили!

– В смысле? Как похитили?

– Как похищают, – ухмыльнулся Марков. – Тихо хватают, в данном случае вместе с дочерью, и увозят в неизвестном направлении. Пока, насколько я знаю, никаких требований не предъявляли. Ни выкупа, ни каких иных.

– Ты-то что по этому поводу думаешь?

– А мне зачем думать, это не мое дело, этим занимается другой сыщик.

– Так уж и не сложилось у тебя своего мнения?..

– Понимаешь, Паша, дело с твоим другом очень темное, – уверенно заявил Марков. – С одной стороны, как я понял, у него тяжеловесные покровители «на самом верху». Но его никто не бросился спасать, защищать. Там ведь знаешь, как все делается? Если нужный человек, так он и до суда не дойдет. А твоего Мальцева или сдали, или бросили. И знаешь, почему?

– Почему?

– Или не поделился, или зарвался. То есть стал хапать самостоятельно, без разрешения, такое там не поощряется. Жену его похитили, чтобы рот ему заткнуть, но это мое личное мнение постороннего наблюдателя.

– В каком смысле, «чтобы рот заткнуть»?

– А в таком, Паша! Он же теперь барахтаться под следствием будет, свою шкуру спасать. Может и лишнего сболтнуть про свое начальство в правительстве. Думаешь, что это только в кино таких чиновников показывают? Вспомни, ты же в уголовке работал. Сколько у нас ниточек по разным делам наверх тянулось, и сколько раз по рукам били. Но это так! Я тебе ничего не говорил!

– А когда Катю похитили?

– Дня три назад, что ли. Да, вроде дня три назад.

Шаги за дверью камеры заставили вздрогнуть. Мальцев понял, что он стал слишком сильно и часто реагировать на различные звуки, которыми очень богат следственный изолятор. Шаги по коридорам, грохот железных дверей, лязг запоров, команды контролеров, а то и арестованные начинают орать страшным голосом. Такое тоже бывает часто. Сокамерники объяснили, что это уголовные «психуют». Разыгрывают из себя умалишенных, симулируют психические припадки. Кто-то так развлекается, кто-то время тянет, а кто-то норовит уйти от большого срока.

Вообще-то, все в изоляторе проходит по определенному порядку, все по часам и минутам, но от этого на душе только хуже. Только больше раздражение, злость, чувство безысходности от ежедневного подъема, включения света, уборки камеры, завтрака. Команды, команды, команды! Каждый день – бесконечная череда команд. И изо дня в день одни и те же команды, слово в слово, как бездушные автоматы. Ничего теплого, человеческого, ничего индивидуального. От этого хочется выть, хочется залезть с головой в какую-нибудь нору, чтобы ничего не видеть, не слышать, не понимать. Даже ежедневный вопрос о том, есть ли жалобы к администрации на содержание и питание, звучит с монотонностью автомата.

На этот вопрос не принято реагировать, это Мальцев усвоил со второго раза. На первый раз, выведя в коридор из камеры, ему объяснили, что все в рамках закона и инструкций. Вторая попытка доказать, что условия в камере далеко не человеческие, закончилась штрафным изолятором на двое суток. Мальцев понял, что жаловаться тут нельзя, да и не на кого.