Владимир Колычев - Порочное место

– Вы правда считаете, что Леонид убил Вадима Остроглазова?

– Есть неопровержимые доказательства его вины. И, как бы вы того ни хотели, отменить их не сможет никакой суд.

– И даже при том, что эти доказательства добыты незаконным путем? Вы же не имели права обыскивать наш гараж.

– Чувствуется, что вы общались с адвокатом, – ничуть не смутился капитан. – Только это слабая карта против нашего козыря. И вам придется с этим смириться.

– А если молоток нам подбросили?

– Кто?

– Человек, который убил Вадима.

Элла рассказала о подозрениях мужа и, как это ни странно, нашла понимание у Шульгина.

– Охранник убил Остроглазова из-за айфона? – вслух спросил он у самого себя. – А что, эта версия имеет право на существование.

– Вы так думаете? – с приятным удивлением посмотрела на него Элла.

– Я знаю несколько случаев, когда человека убивали из-за дешевого телефона. А тут айфон, люди сходят с ума, чтобы обладать этим гаджетом. Прямо эпидемия какая-то…

– И вы что, будете работать в этом направлении?

– Ну, если вы скажете, что верите в невиновность своего мужа. Вы в это верите? Только честно.

– Верю, – кивнула Элла.

Но Шульгин уловил сомнение в ее голосе.

– Вы хотите верить, но мне кажется, что у вас это не очень получается. Потому что вы знаете, как было дело, понимаете, что ваш муж мог убить Остроглазова. И сделал это.

– Теоретически Леонид мог убить, но фактически… Не тот он человек, чтобы убить. Не того склада характер.

– Ваш муж находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, Остроглазов его избил, к тому же он пытался изнасиловать вас, Элеонора. Ну что я вам буду объяснять? Вы и сами все прекрасно понимаете.

– Понимаю. Но все-таки надо бы прислушаться к моему мужу. Ваш начальник не поверил в то, что Леонид видел человека за спиной Остроглазова. А ведь это мог быть охранник. Леонид не стал бы забирать у него айфон, а охранник мог.

– Хорошо, вы меня уговорили, – улыбнулся Шульгин.

Элла с благодарностью посмотрела на него. А вдруг этот парень сможет уличить в преступлении охранника? Тогда Леонид окажется на свободе и они уедут в Австралию от греха подальше. От одного греха за счет других, которыми обзавелся ее муж.

Теснота, духота, спрессованный табачный дым, слезоточивые миазмы от грязных потных тел и немытого унитаза, зловещая аура агрессии, страх перед насилием – так должна была выглядеть тюремная камера. Леонид Ковальский готовился попасть в филиал ада на земле, его трясло от ужаса, липкий пот заливал глаза.

– Лицом к стене! – скомандовал конвоир.

Надзиратель вставил ключ в замочную скважину, открыл тяжелую железную дверь. Добро пожаловать в кошмарный сон. Колени подкашивались, ноги отказывались держать тело, и Ковальскому пришлось поднапрячься, чтобы переступить порог.

В далеком детстве в течение какого-то времени ему снился один и тот же сон: поздно вечером он возвращается из школы домой, открывает дверь, и вдруг из темноты квартиры выпрыгивает огромное бесформенное чудовище, набрасывается на него, и они вместе проваливаются в гудящую бездну. И сейчас должно произойти нечто подобное.

Но все было спокойно. И камера не темная, не набитая людьми, как бочка – сельдью. Окно в решетках, но света достаточно, нары не загораживают пространство. Вдоль правой стены размещался туалет с фанерной перегородкой, умывальник, холодильник и два спальных места – одно над другим. Слева – четыре сваренные из железных уголков койки, также в два яруса. Стол между спальными рядами, за ним сидят люди, пьют чай с конфетами, смотрят телевизор. На одной из коек лежит тщедушный паренек, на коленях у него ноутбук – судя по выражению лица, он увлечен компьютерной стрелялкой.

В камере жарко, но никто с голым торсом не сидит. Все арестанты в футболках, и в помине нет той жуткой картины, которая рисовалась в больном воображении – уголовник, весь в татуировках, сидит на столе, держит цигарку в гнилых зубах и страшными глазами смотрит на новичка.

Из-за стола поднялся крепкого сложения парень в спортивном костюме из темно-синего трикотажа с логотипами известной фирмы. Материал тонкий, в нем не жарко и очень удобно. У арестанта наголо стриженная голова, широкий, покатый лоб, круглое лицо славянского типа. Правда, узкие колючие глаза, но это, может, оттого, что веки у него припухшие. Да и мешки под глазами. И запах перегара улавливается. Но выбрит он гладко, до синевы.

– Ну, чего стоишь как не родной? – с насмешливой, но беззлобной иронией спросил он. – Заходи, садись!

Он показал на свободные нары у левой стены.

– Мы тут живем по теории относительности, – сказал он, глядя, как новичок укладывает матрац. – Даже если ты будешь лежать или стоять, все равно ты будешь сидеть. Уяснил?

– Уяснил, – кивнул Ковальский.

– Я Паша, смотрю за хатой, ты должен меня слушаться.

– Да, конечно.

– У нас тут демократия, все думают, а я решаю. Тебя такой расклад устраивает?

– Устраивает.

– Я смотрю, ты на все согласный, – хитро сощурился парень.

– Ну, не на все, – внутренне сжался Леонид.

– Если не на все, то пошли к столу, послушаем тебя, посмотрим, кто ты такой…

За столом сидели двое: один – мужчина в годах, примерно такого же возраста, как и Ковальский, другой лет на десять моложе, но выглядели оба солидно, степенно и ухоженно. И одеты были хорошо. Чувствовалось, что не гопота какая-то.

Щупленький паренек так и остался лежать на своей койке, на новичка он не обращал никакого внимания. Уж очень был увлечен своей игрой. Видно, обстановка в камере не внушала опасения, если он смог так глубоко в погрузиться в виртуальную реальность. Это обнадеживало.

– Леонид, – представился Ковальский.

– Можно просто Леня, – запанибратски хлопнул его по плечу Паша.

– Да, можно просто Леня.

– Федор Николаевич, – колко и цепко глянул на него мужчина в годах.

Голова у него крупная, но сидела она на крепкой, вросшей в могучие плечи шее. Щеки полные, грудь жирная, но толстяком его назвать было трудно.

– Алексей Дмитриевич, – насмешливо посмотрел на Ковальского мужчина в очках с тонкой оправой.

Лицо у него интеллигентного склада, но выражение суровое, взгляд жесткий. Впрочем, это могла быть маска. Ведь Ковальский тоже мог выглядеть грозно. С подчиненными, например. Или с просителями, которые зависели от него не меньше. Если, конечно, он был уверен в собственной неуязвимости. Здесь же он в безопасности себя не чувствовал.

– Федя, только давай без понтов, – недовольно поморщился Паша. – И ты, Леша, хорош прикалываться. Мы люди простые. Или ты, Федя, не простой человек?

– Ну, здесь простой, – уступил один.

– А ты, Леша?