Михаил Климман - Вечерний день

Прошло всего чуть больше минуты с момента, как они услышали звонок, но очарова­ние момента было разрушено, если не насовсем, то довольно сильно. Владимир Павлович опять почувствовал свой возраст, застеснялся истончившейся до прозрачности кожи рук и испугался, что вдруг у него ничего не выйдет.

Он поднял дубленку и шарф, тщательно отряхнул их, сам не понимая, что подсозна­тельно просто тянет время, пытаясь дождаться возвращения Анастасии. Повесил одежду на вешалку и собрался уходить, когда она внезапно появилась в двери.

Володя, ты куда?

Она в первый раз так назвала Платонова. Он поднял глаза и только сейчас обратил внимание, какие разрушения ее костюму причинил ей в лифте и на лестничной площадке. Ее это нимало не смущало, а вот он смутился.

Я на минуту зайду к себе - переодеться, - быстро придумал Владимир Павлович. Он показал на свой черный костюм и галстук. - Ужасно глупо сидеть у вас при параде, я буду чувствовать себя, как рояль в.

Он хотел сказать «в спальне», но в последнюю секунду решил, что получается несколько двусмысленно, и продолжил не очень удачно:

. лесу.

Она посмотрела на Владимира Павловича несколько удивленно, не поняв заминки. Но женским чутьем уловив его робость, решила подбодрить и сказала, не думая, что это звучит еще двусмысленней, и не замечая переходов с «ты» на «вы» и обратно:

Хотите, я вам свой халат дам? Ты в нем был такой замечательный.

Он отказался наотрез, жестом остановил ее, собравшуюся провожать гостя, и напра­вился к себе. Замешкался на секунду в ее прихожей, подошел к своей двери, постоял несколько мгновений, потом перекрестился и вошел.

Глава 53

Она тоже переоделась в самый свой лучший и красивый халат, поставила на стол что- то легкое и села в ожидании. Прошло десять минут, двадцать, полчаса. Анастасия начала тревожиться, но идти к нему ей было неудобно. Запал пропал и у нее, и если прийти самой, могло остаться ощущение, что она просто навязывается. Но ей не сиделось на месте.

Наконец она встала, решительно пересекла лестничную площадку и толкнула дверь.

Платонов лежал на полу прямо в коридоре. Он не успел переодеться, только снял пальто. Голова была неестественно повернута, и если бы не это, можно было бы подумать, что он просто спит здесь на грязном коврике.

Не охнув, не заплакав, а как-то окаменев, Анастасия вернулась к себе и вызвала «ско­рую». Те ехать не хотели, особенно когда услышали возраст больного, но она настояла, так и не сказав им правды и все еще на что-то надеясь. Потом вернулась, села на тумбочку для обуви и просидела неподвижно, глядя на Владимира Павловича до самого приезда врачей.

Он лежал с открытыми глазами, а она не знала, когда их положено закрывать - сейчас или позже, - все-таки ей было не очень много лет, и похорон в ее жизни было раз-два и обчелся. Анастасия смотрела в его светлые глаза: покой, а не страдание было на лице Пла­тонова, и понимала, что ей больше не удастся себя обманывать, что та опасная и сладкая игра, в которую она играла с этим человеком последний месяц, завела ее слишком далеко.

Она была по-настоящему хорошей актрисой, а это значит как минимум, что она безого­ворочно верила в то, что сама сочиняла, и придуманный мир становился ее реальной средой обитания. История, начавшаяся с легкого флирта с симпатичным пожилым соседом, продол­жившаяся проделками в стиле Маты Хари, сейчас, как она начинала понимать, оказалась гораздо серьезней и важней для нее, серьезней и важней, чем ей хотелось бы.

Медицина признала инфаркт.

- Ваш папа умер, - обыденно сказала высокая пожилая женщина в очках с толстыми линзами, провозившись минуты две возле тела Платонова. - Вам надо труповозку вызывать.

Анастасия тупо кивнула, не очень понимая, что ей говорят. Тогда женщина сама позво­нила куда-то и буквально через пятнадцать минут приехали двое крепких ребят и, положив тело Владимира Павловича на одеяло, быстренько запихнули в лифт, а потом в машину.

Анастасия, набросив пальто, спустилась вниз, попросила координаты больницы и морга. Бумажку с телефоном сунула в карман и обнаружила там неизвестно откуда взяв­шийся конверт. На конверте ничего не было написано, но, вытащив вложенную бумагу, она прочла первую строчку:

«Милая Настенька, если Вы читаете сейчас это письмо, то, значит, одна из моих гипо­тез оказалась верна, и я уже умер. Простите меня за это.»

Слезы брызнули из ее глаз, она отвела руку с письмом за спину, боясь испортить его потоком, льющимся из глаз, бросилась к лифту и поднялась на восьмой этаж. Опасливо поко­сившись на дверь в квартиру Платонова, она прошла к себе, умылась, тщательно вытерла глаза и начала читать.

«Милая Настенька, если Вы читаете сейчас это письмо, то, значит, одна из моих гипотез оказалась верна, и я уже умер. Простите меня за это. Если все это так, то впору вообще разочароваться в людях. Где-то, когда-то наш с вами приятель Федор Иванович Тютчев написал:

Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя...

А мне хочется вслед за одним моим знакомым профессором спросить:

Из чего ты, Царь Небесный, Исходил благословляя?

А лично для Вас вот что я приготовил:

Нам мнится: мир осиротелый

Неотразимый Рок настиг —

И мы, в борьбе, природой целой

Покинуты на нас самих.

Правда, страшно? А если серьезно, то Вы были почти единственной моей отрадой в эти последние недели, и если бы не моя любовь к вам, мне бы здесь, где я сейчас нахожусь, ничего хорошего и вспомнить бы не пришлось.

Еще раз простите меня за то, что я Вас бросил одну там, где Вы сейчас, что не успел объяснить, что жизнь все-таки прекрасней искусства, потому что живая, что не успел придумать, как сделать так, чтобы вам было не так больно жить. Простите меня за то, что я так и не выполнил завет другого нашего приятеля, Вильяма Шекспира:

На свете не прожил бы я и дня,

Но трудно будет другу без меня.

Но ближе к делу. Тут в конверте, если вы успели заметить, лежит еще и мое завещание. Там все расписано по пунктам, кому, что и когда. Простите за то, что оставляю Вам деньги, это меньшее, что я мог для Вас сделать. Болезнь, на борьбу с которой идет половина остатка, это та, от которой умерла Наташа, я Вам о ней рассказывал.

Завтра в восемнадцать часов двадцать семь минут на Ярославский вокзал поездом «Архангельск - Москва» приезжает моя внучка Машенька. Встретьте ее, пожалуйста, и обогрейте, она окажется одна в огромном и страшном городе. И хотя она теперь владелица моей квартиры и немалой суммы денег, Ваше тепло и свет ей просто необходимы.

Не надо возмущаться, Настенька, как это я посылаю Вас встречать незнакомого человека. Вы же актриса: очень некрасивая (так сказал Сергей) девочка пятнадцати лет, которая будет искать глазами меня и окажется моей внучкой. Жаль, что я ее никогда не увижу.