Евгений Сухов - Короли блефа

– Да? – встрепенулась Лизавета. – И что же вы играли, к примеру, из Вольтера?

– У меня была роль Сеида в «Пророке Магомете», – еще более смущаясь, ответил Неофитов.

Смущение Самсона не было наигранным. Это чувствовала Виельгорская, и то, что взрослый опытный мужчина вдруг испытывает некоторую неловкость, как юноша, и вот-вот зальется краской смущения, вызвало в ней такой приток нежности и умиления, что она едва сдержала себя от того, чтобы заключить его в свои объятия.

– Я знаю эту пьесу, – почти заставила себя произнести Елизавета Дмитриевна. – Она весьма печальна… И как вам удалась роль Сеида?

– Я ее, можно сказать, провалил.

И Самсон со смехом и иронизируя над собой, рассказал о том, как ошибся в словах, как выкатывал глаза, изображая удивление, и как пролил чашу с ядом, которую был должен испить. Умолчал он, естественно, о самом главном – о том, как его потом «успокоила» одна чудесная женщина, сделав мужчиной…

Над рассказом Неофитова Виельгорская смеялась до слез. Вместе со смехом прошло некое волнение перед тем, что должно было вскорости свершиться. Лизавета почувствовала себя спокойно и вольно, почти как дома или как со старым проверенным другом, от которого не ждешь ничего дурного.

Потом они ужинали с французским вином. Неофитов шутил, и она смеялась этим шуткам, а время шло, и все чаще в ее голову закрадывалась мысль: когда начнется наступление и она выбросит белый флаг? Нет, не сдастся, а добровольно откроет врата крепости…

– Что же вы ничего не едите?

– Я ем, – ответила Лизавета и подцепила серебряной вилкой кусочек отварного языка. Он мгновенно растаял во рту, вызвав желание съесть еще один. И она съела.

– Давайте выпьем, – предложила она.

– Давайте, – быстро согласился Неофитов. – За вас…

Елизавета разделась сама. И это была музыка, воплощенная в облике женщины. У нее слегка подрагивали кончики пальцев, когда она, уже нагая, вышагнула из кружевных штанишек, мгновение назад упавших к ее ногам.

Неофитов не удержался и произнес:

– Богиня…

Она была и правда божественна. Без одежды она уже не казалась тонкой и хрупкой, которую хотелось жалеть и успокаивать. У нее была тонкая кость, идеальная фигура и совершенные полушария грудей с вызывающе торчащими сосками, которые сами просились, чтобы приникнуть к ним губами.

Самсон подошел к ней и опустил руки на ее плечи. Наклонившись, прильнул к ее груди и взял ее сосочек в рот. Лизавета откинула голову и немного выгнулась, как бы подставляя свою грудь для сладкого поцелуя. Эта ее поза явно говорила Неофитову: «Ты хочешь меня? Возьми!.. Делай со мной все, что тебе заблагорассудится».

Одним движением она распустила волосы, и они опустились на плечи шелковым водопадом.

Не отрываясь от груди, Неофитов стал срывать с себя одежды, и она помогала ему. Когда их пальцы встречались, он чувствовал их дрожь, и это заводило его еще сильнее.

Вот и все. Никаких одежд, отсутствуют всякие преграды. Нет ни расстояния, ни времени, нет ничего, кроме обоюдного желания.

Ладонями Елизавета коснулась его плеч и скорее почувствовала, нежели ощутила, – по телу Неофитова пробежала дрожь.

– Милый, – прошептала она. – Какой ты хороший.

Ее нежность была безгранична и глубока. В ней она могла просто утопить Неофитова.

– Милый, – снова прошептала она и раздвинула колени, пропуская нетерпеливую ладонь.

Словно почувствовав настроение женщины и ее решимость, Самсон одним рывком поднял тело Лизаветы и перенес на постель, мягко положив на простыни, и она посмотрела на него пронзительным взглядом: скорее же!

Но торопить события Неофитов не пожелал.

Расположившись рядом, он горячей ладонью двинулся от грудей к ее животу, коснувшись жестковатых завитков волос. Елизавета прерывисто задышала. Ее взор уже умолял его: ну же, войди в меня!

И он вошел, заставив ее едва не потерять сознание.

Кажется, он стонал и хрипел.

Кажется, она тоже стонала. А потом, тонко вскрикнув, будто умоляя пощадить ее, забилась, словно в горячке, и волна не имеющего границ наслаждения накрыла ее с головой. Что было потом, она совершенно не помнила.

Театр, карты, рауты и женщины…

Чем же еще заняться ссыльному мошеннику в сибирском городе Тобольске, где, несмотря на знакомство и вполне доброжелательные отношения с чиновниками губернской управы, предводителем дворянства, даже с полицеймейстером и самим генерал-губернатором, вы все же находитесь под полицейским надзором? Так положено, и ничего тут не попишешь. И надобно, стало быть, вести себя разумно. И противузаконных действий не допускать. Иначе из Сибири вам никогда не выбраться. Вам будут улыбаться, приглашать на рауты и званые обеды, охотно жать вам руку, даже давать взаймы деньги, но из города не выпустят. А ежели самодеятельно покинете город или, что еще хуже, пределы губернии, сие действие вам зачтут за побег, добавят немалый срок или, хуже того, даже «закроют», то есть спровадят в острожную тюрьму! А тюрьмы в Сибири – это не то, что в остальной России; весьма знатные, надо сказать, со строгими порядками и оставляющие по себе крепкую память.

Конечно, такому мастеру своего дела, как столбовой дворянин Алексей Васильевич Огонь-Догановский, и карты в руки! Вот он и не выпускал их из рук ни днем, ни вечером. Организовал в Тобольске, испросив, естественно, на то разрешение у властей, небольшое коммерческое предприятие. Оно состояло в том, что Алексей Васильевич обучал премудростям карточной игры богатеньких купеческих сынков, тоскующих по острым ощущениям домовладельцев-мещан, парочку юных студиозусов, мечтающих по молодости вдруг разбогатеть, не прикладывая к этому никаких особых усилий, и даже одну миловидную и малость склонную к полноте вдовицу первой гильдии купца Родиона Степановича Крашенинникова по имени Евдокия Мансуровна. Обучение происходило сугубо по пятницам и стоило ученикам по четвертному билету ежемесячно.

Впрочем, у Огонь-Догановского было чему поучиться…

Как-то на занятия от нечего делать к нему заявился Эдмонд Массари. Высокий, элегантный, статный, с гривой вьющихся волос, красавец, светский лев, разбивший сердца не одной московской красотке, он и впрямь походил на льва: был по-кошачьи ласков и столь же опасен. Впрочем, заявился он к Огонь-Догановскому не от нечего делать, а по причине совершенно практической – свести знакомство с вдовицей Евдокией Мансуровной Крашенинниковой и охмурить ее так, чтобы она прикипела к нему намертво, сделавшись преданной собачонкой. А лучше белочкой, что грызла бы из его рук орешки. Если бы вы знали горячий характер Эдмонда Массари, то могли бы понять, какой страстный огонь загорелся в глазах непревзойденного ловеласа, когда Огонь-Догановский во всех подробностях рассказал ему о богатой вдовушке и ее выдающихся достоинствах. Не менее жаркий огонь вспыхнул в душе и в полнеющих телесах вдовушки, когда она свела знакомство с великолепным Эдмондом…