Татьяна Степанова - Душа-потемки

И в эту минуту Шеин увидел Иннокентия, сидящего в кресле.

Все дальнейшее произошло в считаные секунды. Иннокентий поднялся, плетеное кресло упало. Он перегнулся через стол и всадил нож с зазубренным лезвием в толстую шею своего работодателя.

Шеин схватился за рукоятку обеими руками, зашатался, кровь из разорванной артерии фонтаном ударила в деревянный потолок, Ольга Аркадьевна вскочила на ноги…

Иннокентий широко взмахнул, всплеснул руками и расхохотался.

– Вот и все, мама. Так просто… с ним – все, а позже я покончу и с ней… Но сначала…

Ольга Аркадьевна, забыв о своем возрасте, больной спине и изъеденных подагрой суставах, метнулась в холл, неистово крича: «Помогите! На помощь! Звоните в милицию!»

Иннокентий легко перешагнул через тело Шеина, взял с богато сервированного стола еще один нож с зазубренным лезвием и, что-то мурлыча себе под нос, двинулся за матерью – как послушный покорный сын.

ЕЕ ЕЩЕ МОЖНО СПАСТИ…

В сумерках, окутавших комнату…

В полусне… наяву…

– Алло, это кто?

– Это я.

– Феликс? – Катя села на постели, сон, морок…

– Мне нужно вам сказать… я нашел это место.

– Феликс, ты где?

Нет ответа, словно все звуки мира умерли.

– Феликс, ты где?!

– Я там… я нашел… Я далеко, и я не успею… А там, в универмаге…

– Что в универмаге? Ты что-то видел? Что-то знаешь?

– Я знаю, что тогда там их было трое… три жертвы… А теперь осталась одна, последняя… Ее еще можно спасти!

– Феликс!

В сумерках, детях ночи…

В полусне… наяву…

Одной…

В темноте…

Окутанный сумерками двор-колодец, тополя, застывшие в ожидании ночного ветра, неяркий свет в окнах квартир, припаркованные машины в сгущающейся мгле, похожие на бесполезные груды железа…

Дверь подъезда, обычно запертая на замок домофона, кода к которому Катя не знала, – открылась легко. Быть может, домофон оказался сломан кем-то намеренно и давно, а починить у отбывших в это жаркое лето на дачи жильцов еще руки не дошли, а может, потому, что все двери после той, балконной, наконец-то отпертой, уже не представляли преграды.

Почтовые ящики, батареи, выкрашенные зеленой краской стены, велосипед, детские коляски, труба мусоропровода, и вот она, еще одна дверь – деревянная. И тоже открывается, если ее потянуть на себя.

Катя быстро начала спускаться по лестнице в бывшее «бомбоубежище». Только ни о чем таком не думать. Ржавые перила… Пустяки… ржавые ступеньки… Ничего. Это в прошлый раз они тут заблудились, а ведь все просто, построено для бывших обитателей этого серого гранитного гнезда в центре столицы. Спуститься по лестнице в подвал и сразу направо, по трубам, и там снова дверь и лестница вниз. Только осторожно… И не надо потом долго бродить в темноте подземного спецлабиринта – сразу направо, и там ниша, это ведь так легко. Там еще кто-то нарисовал на стене белым мелком… давно, а может, недавно…

Тут все очень близко… Они, жильцы этого дома, пользовались этим ходом часто. Когда в универмаг привозили…

Да, когда туда, в спецсекцию, привозили товары…

Эра дефицита наступила уже тогда…

Вот он, пожарный вентиль, – торчит из стены.

Катя безрассудно схватилась за него и повернула. Есть! И только когда шахта подъемника открылась, она поняла, что сделала ужасную, непростительную ошибку – не сказала, не позвонила Гущину, не сообщила, где она и что собирается предпринять.

А что она собирается предпринять? Проникнуть в закрытый, сданный на охрану универмаг, чужую собственность, полную товаров и материальных ценностей, ночью, негласно, уже после того, как убийца… да, убийца Хохлов пойман. Изобличен всеми уликами и сам признался в содеянном.

Можно предположить, что скажет ей Гущин, что прорычит в трубку: не смей! Я запрещаю!

Но как же тогда быть с той мольбой, с тем призывом о помощи?

«Ее еще можно спасти!»

Кто зовет ее там, в темноте?

Кто, кроме Феликса, зовет ее сюда?

Катя протянула руку и дотронулась до дубовой обшивки тайного лифта. Как тут все когда-то было отделано… И эта система противовесов… Все гениальное просто: вы входите в кабину, и ваш вес и тот противовес где-то в стене… лифт возносит вас вверх… лишь бы тросы выдержали и дверь, проклятое зеркало, открылась…

Но она же чуть не умерла тут от страха, когда Гущин втолкнул ее в этот каменный мешок и они…

Не хочу, пусти, нас тут закроют… нас тут замуруют, похоронят навечно… Не хочу, боюсь!!

Катя шагнула в лифт.

Темнота.

Шок и трепет…

Скрежет и гул…

И пол уходит из-под ног…

Лифт поднимается…

Медленно…

Сейчас он застрянет…

И тросы лопнут…

Лифт поднимается…

Остановился…

Катя, не помня себя, обеими руками толкнула дверь, и она – зеркало… большое зеркало до самого пола в нише – распахнулась легко и свободно.

Катя буквально вывалилась наружу. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Свет неяркий, и эти тени… Как и тогда, той ночью, тени ползут из углов. Но сейчас не так уж и поздно. Универмаг закрылся всего полтора часа назад. Огромный магазин… пустой магазин… и она тут, кажется, одна…

Катя привалилась к стене. Сначала отдышаться… этот глупый страх… Потом осмотреться. Прислушаться.

Все тихо. Лестничный пролет и там – третий этаж – отдел «Тысяча мелочей». Начать с него… там есть где спрятаться среди стеллажей, если придется подождать…

А чего, собственно, ждать? Надо обыскать здание… надо еще раз обыскать здание.

Стараясь не шуметь и ступать очень тихо, она спустилась на третий этаж. Лампы под потолком тут горели лишь у самой лестницы, а все остальное пространство терялось в темноте.

Полки с кухонной посудой…

Стальные ножи в деревянных подставках…

Что-то тускло блестит там… словно чьи-то глаза…

Это просто блики… металлический бок высокого термоса… И эта банка для специй прозрачного стекла, похожая на сказочную лампу, на погасшую волшебную лампу…

Внезапно в стеклянной глубине вспыхнул желтый огонек, отразился яркой сияющей точкой. Что-то, блеснувшее из мрака… свет карманного фонаря.

Катя не успела вскрикнуть: кто-то сильный и ловкий, быстрый как молния, обхватил ее сзади и зажал рот, потащил в глубь зала, в лабиринт стеллажей.

Феликс… это он… он заманил ее сюда…

Он один знает…

Феликс!!

Пуссстии!!

Тьма, как облако…

– Тихо ты…

Тьма, как угроза…

Ужас смерти…

– Я сказал, тихо ты, не брыкайся!

Шепот, похожий на свист ветра… у самого уха – жаркий мужской шепот.

– Тихо, молчи, я сейчас уберу руку, но не вздумай орать.

Кляп – ладонь, зажимавшая Катин рот…

Кто-то наклонился, заглядывая в самое лицо…