Вячеслав Денисов - Жестокий наезд

Крепкий, одним словом, парень. Но и я, Альберт Андреевич, клювом не щелкаю. Волею судеб мне посчастливилось посетить церковь. Я туда пришел со своим приятелем. Он сейчас как раз из Гомова пыль выбивает. И каково же было наше с приятелем изумление, когда там мы были встречены автоматным огнем! Вы можете совместить церковь и стрельбу? И мы в ужасе бежали. Бежали на джипе, спрятанном в церкви. В тот день нам везло. Именно потому, что нам везло, мы не были сразу застрелены группой СОБРа из областного УБОПа...

– Я уже запутался, Струге. – Измайлов зацепил ногтями ломтик лимона и отправил в рот. – На вас в церкви напал отряд СОБРа и пытался застрелить?..

– Нет. – Я покачал головой, старательно изображая из себя придурка. – В церкви нас хотели застрелить монахи. А когда мы из церкви вырвались, нас хотели застрелить убоповцы.

– Ты посмотри, жизнь какая у вас интересная, – заметил спокойный Измайлов. – Нигде вам покоя нет. В церкви монахи убивают, на улице – милиция... Может, работу сменить, раз вас никто не любит?

– Я несколько раз пытался, но всякий раз умирал от тоски. Жизнь скучна, Альберт Андреевич, когда боренья нет. Так вот, когда нас не убили сначала монахи, а потом УБОП, мы с приятелем опять попали в стрем. В багажнике джипа совершенно случайно нашлось тридцать четыре килограмма героина. По всей видимости, это остатки от тех тридцати пяти килограммов, которые не попали в муку. Я представляю, какие кренделя испекли бы себе на Рождество рижане, если бы их застенчивые парни из таможни, по «наколке» Интерпола, не разворошили бы «КамАЗ».

Вот такая героиновая история, Альберт Андреевич...

Глядя на посеревшее лицо Измайлова, я добавил:

– Если вы и сейчас скажете, что не знаете, кто убил вашего сына, я могу внести последние разъяснения.

Он сидел, уткнувшись в стол.

– Хорошо, чтобы теперь все встало на свои места... Я попросил своего приятеля, того самого, с кем мы спаслись от молний Ильи-пророка, проверить, в компании с кем был осужден Гомов по делу «о прокладках». И очень удивился, когда узнал, что хозяин джипа, угнанного нами из церкви, а также бывший подсудимый по «саратовскому делу», осужденный вместе с Гомовым, – одно и то же лицо. Некто Песецкий. Я удивился еще больше, когда узнал, что и Гомов, и Песецкий торговали вещами, привезенными из Дортмунда. Там они вместе играли в дубле киевского «Динамо». Игроки одной команды, они остались в команде навсегда. Неважно, во что играешь, лишь бы хранились командные традиции. Правильно, Альберт Андреевич?

Он молчал.

– А знаете, как я узнал о том, что Гомов и Песецкий – игроки одной команды? Я запросил из Украины состав команды за десять лет.

Измайлов поднял на меня красные глаза. Я не знал, от чего это – от спиртного, от волнения или от понимания страшной беды, что я взвалил на его плечи.

– Меня едва не хватил удар, Альберт Андреевич, когда в той же распечатке я встретил еще одну фамилию. Но вернемся к Песецкому... Песецкий – это начальник службы безопасности вашего бизнеса. Так, во всяком случае, говорит информация из отдела лицензионно-разрешительной работы ГУВД Терновской области. Песецкий Марат Иванович – начальник службы безопасности ООО «Астерель». А руководителя этой разветвленной в Тернове организации не знает только ребенок. Это ваша фамилия, Измайлов. Вы, все трое, играли в одной команде. Вы игрок от бога, Альберт Андреевич. Из вас троих лишь вы вытянули судьбу на себя и заставили ее поверить в вашу безошибочность. Если предположить, что вы с Песецким одного возраста, то я, не видя его ни разу, могу безошибочно указать на него пальцем. Вон он, стоит у березы и рассматривает через стекло внутренности «Мерседеса»! Все остальные на этой поляне – молодняк.

Мне трудно было смотреть на Измайлова, но я все-таки упер в него взгляд. Он смотрел на стол, туда, где его рука вертела веточку петрушки. Петрушка на снегу – чарующее зрелище.

– Проблема, как я понимаю, в одном, Альберт Андреевич. Я понимаю это только сейчас. Вы не играли, когда спрашивали у меня имя убийцы вашего сына. Вы просто не знали, кто на самом деле собирался продавать вам наркотик. Если бы вы знали, что кинуть братву и дать вам заработать решил именно Малыгин, вы бы не спрашивали меня: «Кто убил моего сына?» В этом случае вы знали бы ответ наверняка...

Я выдержал паузу не для того, чтобы выглядеть красиво. Боже упаси... Мне сейчас придется сказать вещь, которую никому не пожелаю произносить в лицо собеседнику. Было бы проще, если из всего сказанного мною Измайлов вычленил бы главное. Но в потоке информации его мысли барахтались, как на мелководье барахтаются утята. И точку в этой суете все-таки придется поставить мне.

– Это вы убили своего сына, Измайлов.

Его скулы дрогнули, и меж губ появилась едва заметная щель. Румянец сполз, и я понял, что в его воспаленном мозге истина наконец-то нашла свое место...

– Гомов не сказал вам имя продавца. – Я сам не слышал свой голос. – А Малыгину он не сообщил имя покупателя. Гомов боялся оказаться в роли тех, кого Артем «кинул» до него. Не хотел оказаться лишним в этой сделке, поэтому вел вас двоих на встречу вслепую, чтобы в последний день у вас уже не было времени договориться самостоятельно. Потому и героин хранил у себя. Как же вы не догадались обо всем сразу, едва я начал говорить?..

Измайлов молчал. Теперь от румянца не осталось и намека.

– Вы ведь вместе с Гомовым ждали Малыгина на встречу двадцать девятого декабря?

Альберт Андреевич опять зацепил лимон, но на этот раз его рука дрогнула. Желтый кружок плюхнулся в недопитый стакан водки, и жидкость мгновенно помутнела. Я боялся, что таким же образом сейчас помутнеет рассудок владельца игорного бизнеса Тернова. Неужели это первая игра, в которой он потерпел поражение?

Тот случай, когда на открытый «стрит» от джокера перед тобой неожиданно вскрывают «стрит» от дамы...

В это не хочется верить, ибо ты просчитывал каждую масть, это невозможно представить, потому что... Потому что ты лучший. Но вместо сметания с сукна фишек, которые секунду назад казались уже твоими, приходится расплачиваться по векселям. Игра сделана, но не тобой.

Измайлов залез пальцами в стакан, вынул лимон и выпил остатки водки. Сочные горькие капли дробью стучали по воротнику его накрахмаленной сорочки, когда он, задрав голову, опускал в рот пропитавшийся водкой кружок лимона...

Я поморщился за него, ибо на его лице я не видел и тени отвращения. Измайлов сейчас выпил бы ацетон, закусил ложкой сапожного крема и все равно бы мускулом не дрогнул. Вряд ли он вообще понимал, что делал.

– Да, – наконец вымолвил он. – Я ждал продавца вместе с Гомовым. Но его имя узнал только сейчас. Как все неправильно... А, Струге?