Вячеслав Денисов - Доклад Генпрокурору

Иногда случалось, что, оставляя ручку на одном конце стола, Кряжин утром обнаруживал ее на другом. Но более всего бесновались портреты. То ли они не могли ужиться друг с другом, отчего все эти странные события и происходили, то ли рука, впервые вешавшая их на стену, была в тот момент не тверда, да только ровно в кабинете Кряжина они висеть не желали. Разворачивались, причем всякий раз в разные стороны. Иван Дмитриевич даже делал на стене карандашом риски, чтобы доказать самому себе существование потусторонних сил. Когда проблема стала навязчива, он впотай от всех пригласил к себе на Большую Дмитровку и выписал повестку одному своему знакомому астрологу. В начале восьмидесятых тот помогал в пустыне Эфиопии искать воду, а еще славился тем, что умудрялся притягивать и держать на голой груди металлическую утварь от вилки до сковородки. Причем, чем больше выпивал, тем сильнее притягивал.

Атеист по убеждению, практик по натуре, Кряжин пригласил его к себе в кабинет, и все разрешилось быстро и просто. Собственно, это еще раз уверило Кряжина в том, что физика – основа всех наук. Так вот, если что-то волочится, то оно обязательно шуршит. А шурша, оставляет следы.

– Иван Дмитриевич, я страшно извиняюсь, – сказал любитель аномального. – Но я таки не понимаю, зачем вы меня позвали. Под вами проходит старейшая ветка метро, и чем дольше она будет эксплуатироваться без ремонта, тем сильнее от этой проблемы будет кривиться первое лицо страны...

После этого визита таить подозрение советник перестал и теперь поправлял портреты уже по привычке.

– Передо мной лежит документ, Варанов. Он озаглавлен как протокол явки с повинной. В нем вы излагаете необходимость чистосердечного раскаяния в совершении убийства. Вы помните текст вашего заявления?

Варанов качнул головой и открыл было рот, но Иван Дмитриевич остановил его жестом руки.

– Иннокентий Игнатьевич, я прошу вас с этого момента отвечать только на мои вопросы, избегая рассуждений или поспешных выводов.

– Но я не...

Кряжин оказался груб, чего уже расслабившийся Иннокентий Игнатьевич совершенно не ожидал.

– Варанов, вы упомянули о том, что преподавали в университете античную литературу. Я вас спрашиваю – в чем суть повествования Тита Макция Плавта «Два Менехма»?

Кеша опешил. Он уже около восьми лет не встречал на своем пути человека, который бы знал не только полное имя Плавта, но и о том, что тот существовал.

– Что за день... – останется на пленке этот потрясенный голос. – «Два Менехма»... Боже, дайте же сосредоточиться... Все так неожиданно! Это рассказ о том, как два брата-близнеца потерялись, а потом встретились и из-за того, что никак не могли понять, что они родные братья, происходило много неожиданностей. Вот так вкратце, если угодно...

От человека, который рассуждал об античном комедиографе Плавте, разило запахом камеры, грязных носков и омерзительной смесью давно не стиранного белья, засохшего пота и отчаяния. Двое суток в камере для придания человеку такого амбре вполне достаточно. Это тот редкий случай, когда подозреваемый не насыщает воздух ароматом дорогого лосьона после бритья или одеколона, которого не сыщешь на российских прилавках.

– Замечательно, это мнение одного из преподавателей. Второй скажет, что это буффонада, на основе которой создано уже множество произведений, так что их все можно с уверенностью трактовать как плагиат. Два брата странствуют по свету, встречаются и никак не догадываются, что они – родные братья. Все зависит от того, какую линию поведения навяжет педагог. Вот видите, я тоже умею читать не только Уголовно-процессуальный кодекс. В этой же аудитории прошу считать лектором меня, Варанов, а потому моя версия Плавта такова: это рассказ о том, Иннокентий Игнатьевич, насколько тупы иногда оказываются люди, когда, настаивая на своем, стараются опередить время. Не торопитесь и помните, что все приходит вовремя к тому, кто умеет ждать. Сказав сейчас слово, может статься так, что потом вы будете об этом горько сожалеть. А потому: я задаю вопросы – вы отвечаете на них. Не более того.

Варанов растерялся окончательно. По крайней мере, таким он казался. Нервно моргающие веки, отстраненный взгляд, неуверенная поза на стуле и сигарета, тлеющая между пальцев.

– Стряхните пепел, Иннокентий Игнатьевич. Мне часто приходится выезжать, и потому уборщица не всегда успевает убирать мой кабинет. Вопрос первый: как называлась машина, в которой, как вы пишете, находился водитель?

– Да не убивал я!.. – взмолился Варанов.

Кряжин прикурил и начал сначала. Прослушивания записи допроса в необычном формате он не стеснялся, в любом ведомстве есть люди, которым прощается многое. Кряжин относился именно к этим людям. Тем паче, что он не собирался предъявлять эту запись в суд. В суде появится другая, та, что будет записана после окончания расследования. На которой уже не будет слышно этих срывов с баритона на фальцет, сумбура и прочего. Зачем загружать судей лишним напряжением мозгов при расшифровке подобных «черных ящиков» – «самописцев», если они и без того способны развалить любое дело?

– Ладно, Иннокентий Игнатьевич, я делаю сноску на ваше волнение. Однако не удержусь от повторения: в данный момент не устанавливается ваша вина в чем-либо. Это ясно? Сейчас мною устанавливается причина и схема написания документа, что предоставлен мне из компетентных органов. Итак, как называлась машина, в которую вы, как значится в явке с повинной, сели?

– Матерь божия... – пробормотал Варанов. – Джип – написано. «Лэнд Круизер». Серый, написано...

– Номер?

Варанов, помня о предостережении, на этот раз возмущаться не стал. Иван Дмитриевич рассматривал шевелящиеся в натуге брови подозреваемого и склонялся к тому, что номер Варанов не помнил по одной простой причине. Он его не знал.

Пока Варанов мучился от необходимости молчать и изо всех сил делать вид, что молчание не напыщенное, а вызвано объективными причинами, Кряжин вынул из ящика стола плотный целлофановый пакет. В нем находилось орудие труда, на языке юристов именуемое орудием преступления. Стальной длинный стержень с насечкой на округлом корпусе, похожий на авторучку.

– Что это, Иннокентий Игнатьевич?

– Это пистолет.

– Еще одна попытка, – разрешил следователь. – И снова делаю сноску на ваше волнение. Как пистолет выглядит, знаем и я, и вы, потому как тысячи раз видели его в кино. Этот же предмет, ничем не напоминающий упомянутое оружие, вы назвали пистолетом. В связи с чем?

Варанов не выдержал:

– В МУРе мне сказали, что из него убили барыгу! Что за дурацкие вопросы вы мне задаете? Пытаетесь установить, насколько я лгал там? А почему уверены, что я не лгу сейчас? Даже если я знаю, как из этого приспособления стреляют, это не доказательство того, что стрелял я! И, представьте, я знаю! Сборке-разборке этого вида огнестрельного оружия меня научили в МУРе! Чуть ли не зачет приняли! И номер машины заставили запомнить: А234БН!