Вячеслав Денисов - Доклад Генпрокурору

Однако, если что-то в «Камри» и произошло, то не с водителем. Вскоре иномарка вновь догнала очумевшую от гонки «Волгу», только теперь люди внутри ее действовали более предусмотрительно и менее развязно. Водитель в черном джинсовом костюме (Иван Дмитриевич Трансформера узнал сразу) вел машину легкими непредсказуемыми зигзагами, стараясь держаться левее «Волги», а из заднего правого окна стал высовываться наружу неприлично забрызганный кровью и ошметками мозгов мордоворот.

Быстро сопоставив свои размышления с реальным видением, Кряжин чертыхнулся. «Камри» имела европейский, «левый» руль, а на переднем сиденье справа от водителя, куда, собственно, Иван Дмитриевич и целился, из стороны в сторону болталось чье-то безжизненное тело. На уровне его головы в стекле «Тойоты» виднелось отверстие калибром девять миллиметров, и это дало возможность Кряжину убедиться в том, что он попал, но не в водителя, а в пассажира рядом. Попал, по всей видимости, хорошо, поскольку такого количества окровавленных мозгов на лице его соседа сзади Кряжину видеть еще не приходилось. Он даже готов был оппонировать Пащенко, кричавшему за спиной следователя о том, что их преследуют «безмозглые отморозки».

«Хотя в чем-то он прав, – думал Кряжин, снова разглядывая кровавую физиономию нового стрелка. – Один из них теперь точно безмозглый».

Поймав на движении водителя «Тойоты», он снова выстрелил. На этот раз Кряжину не повезло, и единственное, чего он добился этим выстрелом, это увеличил отрыв «Волги» на пару десятков метров.

Пригнувшись сам и пригнув от выстрелов преследователей голову терновского прокурора, Кряжин нырнул за спинку, а, когда вынырнул, стал наблюдать странную картину. «Тойота» уже не догоняла их, она разворачивалась.

– Что за чертовщина? – прокричал он Вадиму Андреевичу.

– Кажется, – отвечал тот, – сейчас я кое-кого буду драть за операцию «Перехват». Когда мне перетянут руку...

Иван Дмитриевич обернулся. Навстречу им, мигая цветомузыкой огней, спешили три «Волги» Государственной инспекции безопасности дорожного движения.

В этот момент следователь Генеральной прокуратуры понял три вещи. Первое: он не успевает на рейс до Москвы из Новосибирска. Второе: Вадим Андреевич Пащенко ранен. И третье, самое неприятное с точки зрения следствия: этим трем машинам уже не догнать ребят в «Камри».

Те сейчас уйдут на «овердрайве» километров за пятнадцать, свернут на проселочную дорогу, пересадят труп за руль, бросят машину в лесу и, не дожидаясь вертолета, уйдут пешком.

– Сильно зацепило? – поинтересовался Кряжин, помогая Пащенко выйти из-за руля.

– Расписываться смогу, – заверил терновский прокурор. – Ваня, коньяк цел?

Напрасно Пащенко так радел за коньяк, на поверку он оказался отвратительным пойлом, пахнущим бочкой. Считается, что коньяк хорош, когда в его букет замешан аромат бочки, но бочка при этом должна быть непременно чистой. После первого стакана (рюмок в прокурорской «Волге» не нашлось, пришлось наливать в стакан на треть) коллеги, не сговариваясь, вылили на землю то, что осталось после первого глотка, и Вадим Андреевич пригласил Кряжина в кафе. Наверное, это было необдуманное решение, выпить и отдохнуть после сумасшедшего дня можно и в более тихом месте, однако после последних событий резонные мысли задвинулись куда-то на задний план, и работала лишь та часть мозга, которая отвечает за рефлексы. А рефлексы призывали сесть, выпить и расслабиться.

Кафе даже по московским меркам был продвинутым, бармен выбивал чеки на контрольно-кассовой машине с монитором, в дальнем углу заведения располагались два «одноруких бандита», и за их культи беспрестанно дергали двое парней субтильного возраста. Как раз тот случай, когда в армию еще рано, а в институт не берут ни под каким предлогом. Ребята дергали, папины железные пятерки улетали в чрево «бандитов», иногда выпадали обратно, и тихая музыка Морриконе, под которую все это происходило, навевала печаль. Посетителей было немного, час пик еще не настал, и двое из прокуратуры расположились за дальним столиком, в углу.

Две по пятьдесят «Арарата» (не чета гостиничной бурде), салат, еще две по пятьдесят, и они вышли на улицу. Час назад Иван Дмитриевич дважды позвонил по московским номерам. Первый звонок был Смагину, говорил Кряжин долго, и вся его история уместилась в четверть часа. Второй раз следователь Генпрокуратуры позвонил Сотникову, и услышанному он рад не был. Старший оперуполномоченный МУРа капитан милиции Игорь Смайлов исчез из поля зрения своего начальника вчерашним днем и до сих пор не появлялся на службе и не выходил на связь по телефону.

– Сотников, на улице Резниковской, в том самом доме, подле которого Оресьева застрелили, в сороковой квартире проживает некто Семиряжская. Еще она может запросто проживать у некоего Тимофеева. В обе квартиры посади по человеку и сделай это по возможности в ближайшие четверть часа. Если не успеем, быть беде, сдается мне...

Как раз после второй стопки телефон Ивана Дмитриевича перебил тему Морриконе из кинофильма про кита-убийцу и стал нудно проситься в руки хозяина.

– Слушаю, Кряжин...

– Иван Дмитриевич, – услышал следователь знакомый голос, – Сотников беспокоит. Неприятность.

«А что, собственно, еще могло случиться этим днем двадцать восьмого июня?» – подумалось Кряжину. Чудо бы было, если бы случилась приятность.

– На Резниковской произошла перестрелка.

– Перестрелка? – тихо переспросил Иван Дмитриевич. Заволновался. – И каковы ее результаты?

– Я после твоего звонка позвонил в сто двадцать третье отделение, что на Резниковской, они выехали и засели в квартире у Тимофеева. В сороковой никого не было дома, и один из оперов остался на улице. Полчаса назад к Тимофееву прибыл Смайлов, увидел незнакомых людей и... В общем, адреналин залил мозги. Двое оперов не успели представиться, а третий забыл, зачем пришел. Словом, все по разу успели выстрелить. Один опер сейчас у меня, второй в реанимации, а третий в морге.

Кряжин сглотнул сухой комок.

– Давай постепенно, Виктор Кузьмич, чтобы меня удар не хватил. Кто у тебя?

– Один из оперов из сто двадцать третьего, – сказал Сотников.

– А кто в реанимации? – щеку Ивана Дмитриевича чуть тронул нервный тик, и он по привычке пожевал губами.

– Второй опер из сто двадцать третьего.

Кряжин дотянулся до стакана и вылил внутрь себя его содержимое. Значит, Смайлов мертв...

– Виктор Кузьмич, Смайлов – стрелок из джипа. Это он убил Оресьева. Теперь понимаешь, почему я не хочу возвращаться? Я останусь здесь, в Тернове, попрошу выслать мне трудовую книжку и остаток дней проведу на свежем воздухе. Что с Семиряжской?