Владимир Колычев - Тревожит память былую рану

Она билась в истерике, а Женя держал ее за руки, не позволяя вырваться. А потом вдруг оказался у нее между ног... Ему опять было мало. А она хотела к маме и не хотела быть его вещью... Он выл паровозным гудком, а она плакала от обиды и боли.

Прокурорский майор был похож на красавца-гренадера – рослый, видный; новенький, с иголочки мундир, сидел на нем как влитой. И говорил он напористо, то с одной стороны к делу подойдет, то с другой. Шуму от него было много, но все без толку.

– Но вы же знали гражданина Ревякина! – настаивал он.

– Понятия не имею, кто он такой.

– Но вас же видели вместе.

– Где и кто?

– Есть люди, и я их вам покажу.

– Вот, когда покажете, тогда и поговорим!

Его можно было сравнить с кучером, который лихо гнал своих коней, но карета, которой он правил, была без колес и едва волочилась по наезженной дороге.

– Но я не могу вам их показать.

Он понимал, что не в силах взять Лайму в оборот, поэтому кривился с досады.

– Почему?

– Есть такое понятие, как оперативная информация...

Он с надеждой смотрел на нее, как будто ждал, что эта жалкая наживка будет проглочена.

– У вас, может, и есть, а я девушка законопослушная и к уголовщине никакого отношения не имею. И что такое оперативная информация, увы, не знаю...

– Ну да ладно, не знаешь! И на вокзалах тебя никогда не снимали, да?

– Что-то я вас не понимаю, товарищ майор, – свирепо повела бровью Лайма.

Конечно же, она знала, что такое оперативная информация. И даже сама на заре своей карьеры помогала операм задержать своего третьего по счету сутенера. Она тогда попалась на проституции; прямо в отделении, в грязной камере отдалась ментам, но этого им оказалось мало. Ее банально развели на протоколе. Сказали, что выпускают на свободу и предложили подписать «пустую формальность». А это были ее «признательные показания» в краже. И чтобы не загреметь за решетку, пришлось сдать своего сводника. Ну и затем она еще несколько раз оказывала ментам мелкие услуги – про того скажет, на другого покажет. В общем, работала на них как агент, поставляла им ту самую оперативную информацию, о которой сейчас шла речь. Но, менты, как правило, не сдают своих агентов. И то, что кто-то из оперов слил прокурорскому майору правду о прошлом гражданки Никодимовой, ничего не значило. Стукач – это не свидетель.

– Да все ты понимаешь... Шарахалась по вокзалам, прибилась к Альбиносу, он тебя приютил, обогрел. Ты сначала собой для него торговала, потом поднялась... Особняк у тебя роскошный, видно, что высоко поднялась...

– Это что, обвинение?

– Нет, пока что предположение.

– Да, ну тогда предполагать будете в присутствии моего адвоката...

– Ох, напугала! – скептически сказал майор.

Но Лайма смотрела немигающим взглядом, гипнотически, подавляюще. Она твердо верила в себя, и этим заставила майора поверить ей. Он понял, что без адвоката она не скажет ни слова.

– Ну ладно, виноват, не сдержался, – тоном вальяжного человека повинился он. – Сами должны понимать, работа нервная, контингент не сахарный... Да и вам хотелось помочь, Лайма Васильевна. Положение очень серьезное. Сами знаете, кем был покойный Ревякин – проституция, наркотики. Мафия, одним словом. А вы подозреваетесь в его убийстве... Ну, не нами, а ближайшими соратниками Ревякина, если их так можно назвать. И вам, сами должны понимать, угрожает опасность с их стороны. Вам банально могут отомстить за его гибель...

– Простите, товарищ майор, – с насмешкой и удивленно повела бровью Лайма. – Хотела спросить, с кем вы сейчас разговариваете?

– С вами, с кем же еще?

– Да? Тогда извините, а то я думала, что вы играете в народном театре, репетируете роль...

– Роль репетируете вы, гражданка Никодимова! – оскорбившись, вскинулся майор. – Только зря вы со мной так! Если я с вами по-хорошему, то это не значит, что мне можно хамить!

Лайма молчала – отстраненно, со скучающим видом. И это раздражало следователя.

– Вы как будто не понимаете, что Ревякин ехал к вам домой! Как будто не вы живете в километре от места взрыва! Как будто не вы могли свести с ним счеты!

Лайма могла рассмеяться ему в лицо. Не было у майора никаких доказательств ее вины. Даже косвенными их не назовешь – так, досужие домыслы на базе устаревшей оперативной информации. Майор, похоже, даже не знал, что именно Лайма управляла делами мафии, держала в руках связующие нити. Для него она была всего лишь проститутка, из разряда дешевых выбившихся в элитную касту и прочно закрепившихся на самой вершине. И то, что она могла убить Ревякина своими руками – даже для него было из области фантастики. Скорее всего, он думает, что это могли сделать ее люди. Кто? А бес его знает!

А ведь майор мог обладать и более богатой информацией. Если бы он хотя бы на вторые сутки приехал к ней домой, осмотрел гостевой дом, пулевые отверстия в нем... А милиция наведалась к ней лишь на третьи сутки, когда от вторжения не осталось и следа. Как и от пьяной маскировки, которой она предалась в сауне с Егором. Готовила алиби, а все напрасно. Хотя, конечно, об этом глупо было жалеть. Ведь в ту ночь она была с Егором... Он, конечно, сволочь, но Лайма его любила...

– О чем вы думаете, черт возьми?

От возмущения майор перегнул карандаш в своих пальцах, сломал его.

– Об адвокате. И о жалобе вашему начальству. Вы утомили меня, майор. Если есть у вас что-то конкретное, говорите. Если нет, оставьте меня в покое. Я устала, и мне пора ехать домой...

– К кому, если не секрет?

– Какой здесь может быть секрет? Я еду к себе домой.

– А дома вас кто-то ждет?

– Да, ждет. Повар-телохранитель. Зовут Егор.

– Повар-телохранитель? Разве такое бывает?

– У вас нет, у меня да.

– Мы навели справки о вашем молодом человеке.

– И каковы успехи?

– Ну вот, уже разговорились, – усмехнулся следователь. – А то все молчали... Что, задел за живое?

– Если честно, то да. Достал – сил уже нет...

– Боюсь, что вам придется набраться сил. Дело у нас серьезное. Убийство, как никак... А ваш Егор, насколько я знаю, также в свое время работал на гражданина Ревякина.

– Без понятия.

– Работал на него и вместе с вами... И я даже знаю, чем он занимался...

Следователь сделал паузу, глядя на Лайму как на человека, которому невыносимо хочется выдать желаемое за действительное. Или получить хотя бы какое-то подтверждение своим домыслам. Поэтому он и смотрел на нее в ожидании хоть мало-мальски значимой подсказки. Но Лайма ничем не выдала своего волнения.

– Егор Кантемиров ликвидировал неугодных Ревякину людей.

– Хорошо, я попрошу его зайти завтра к вам, – не моргнув глазом, но с искренней усталостью в голосе сказала она. – Вы ему это расскажете, хорошо?