Этери Чаландзия - Иллюзия Луны

Игнат кивнул и проводил взглядом сверкающие бока новенькой иномарки. Наглый водитель, козырные номера – эти ребята ездят по городу как дети на велосипеде по своей безразмерной квартире. Он пожал плечами и откинулся на сиденье. По старой привычке Игнат обратил внимание на номер машины. 323. Год смерти Александра Македонского – память без всякого усилия вытолкнула на поверхность неоперативную информацию. И тут же опять заныло сердце. Это была их с Ингой старая игра.

Они тогда встречали кого-то то ли в аэропорту, то ли на вокзале. Прибытие все откладывалось, и они уселись в кафе с видом на заставленную автомобилями площадь. Игнат клевал носом над газетой, Инга цедила сок через трубочку и посматривала в окно.

– 735! – внезапно произнесла она. – 735 год до нашей эры – основание Рима!

– Что? – очнулся Игнат.

– В 735 году основали вечный город, – повторила Инга.

– Нет, это я понял. С чего ты вдруг об этом?

Инга кивнула в сторону подъехавшего к бордюру такси.

– У него номер 735. А вон тот, смотри, там, у остановки, видишь, какой-то оранжевый драндулет с номером 881. Если прибавить единицу, получится год смерти Достоевского. 1881.

– Хм, – Игнат с удивлением посмотрел в окно, потом на Ингу, – неплохо. А еще можешь?

Инга подперла рукой подбородок и придвинулась ближе к стеклу.

– Та-ак, – протянула она, обводя взглядом парковку. – Ну, вот, например, 079, маленький грузовик, «газель». Слева, под навесом. 79-й год гибели Помпеи. Помнишь, Везувий, извержение, реки лавы, горы пепла, сначала Геркуланум, потом Помпеи, потом картина Брюллова. Или вон там – «мерседес» с номером 623. В 623 году родился Сиддхартха Гаутама.

– Кто-кто? – переспросил Игнат.

– Будда, дурак! – Инга постучала пальцем по лбу.

Игнат не обиделся. Ну, разве что самую малость.

– Ладно, – сказал он, – Помпеи, Будда… это понятно. А вот скажи мне, – он прищурился, ища подходящую комбинацию. – Скажи мне что-нибудь о номере… номере… – его взгляд остановился на черном «опеле» с поцарапанными дверями, – 167!

Инга задумалась. По мере того, как она молчала и рассматривала поверхность стола, Игнат испытал растущее чувство удовлетворения. «Ага! Вот то-то! Так тебе! – думал он, с радостью наблюдая за ее замешательством. – А то, ишь ты, Сиддхартха нашлась!»

– 167 177, – внезапно до него донесся голос Инги.

– Чего-чего? – все еще торжествуя свою мелочную победку, насмешливо переспросил Игнат.

– 167 177 – номер пистолета, кажется, маузера, из которого расстреляли царскую семью.

– 014! – Сам от себя не ожидая такой прыти и злости, выпалил Игнат первое, что пришло в голову.

Он не собирался просто так сдаваться. И, кстати, еще ничего неизвестно насчет всей этой историко-архивной пыли в глаза. Дома он обязательно проверит и про Рим, и про Помпеи. И про Сиддхартху.

– Мне было четырнадцать лет, когда папе дали первую Госпремию, – с улыбкой, вставая, сказала Инга.

– Ага! Сдаешься! – глаза Игната сверкали. Что это еще за воспоминание детских лет!

– А я и не… – начала, было, Инга, но передумала и кивнула. – Сдаюсь! Пойду еще кофе возьму. Ты будешь?

Игнат отрицательно покачал головой. Эйфория отступала, и ему уже было стыдно за себя. К тому же все оказалось правдой, и про Будду, и про маузер. Игнат потом проверял.

– Приехали, Игнат Андреевич! – радостно сообщил Никита, перегнувшись через сидение.

«Чему радуешься?» – подумал Игнат, а вслух сказал:

– Спасибо, Никита, пойду я.

Он выбрался из машины и уставился на нависший над ним в сером небе зиккурат сталинской выделки.

«И молодая не узнает, какой танкиста был конец», – печально пропел его внутренний голос.

Очнувшись, Игнат крякнул, хмыкнул, запахнул пальто и направился в сторону мощных входных дверей, похожих на Вавилонские врата, по обе стороны которых, в числе прочих начищенных блестящих табличек красовалась и табличка с названием его компании «РестоРацио».

В то утро, когда машина возила Игната по городу, а он сам блуждал по коридорам своих воспоминаний, все в мире шло своим чередом. В старом московском дворе дворничихи-таджички равнодушно южанок кололи лед, из подвала мощным потоком неслась матерная ругань, грузчики, сопя и тоже поругиваясь, втаскивали в подъезд дома новый диван взамен изодранного котами старого, стоящего на попа тут же, во дворе среди сколотых льдин. Рядом с диваном крутилась Кочка, тревожно вынюхивая вражью вонь, пропитавшую линялую гобеленовую обивку. Прохожие спешили, спотыкаясь на скользких поворотах, хлопали двери автомобилей, гудели электрические провода, и вдруг где-то в глубине дворов вязко и гулко ударили церковные колокола.

Еще не затих медный дозвон, когда Кир с детьми появился на пороге подъезда. Он в очередной раз поправил все шапки, шарфы, варежки, карманы, перебрал пуговицы и внимательно осмотрел результат своих трудов.

– А где твой носовой платок? – строго и чуть растерянно спросил он мальчика.

Тот шмыгнул носом.

– Забыл? – почему-то вопросом на вопрос ответил он.

Кир покачал головой, достал свой, большой, аккуратно сложенный, в лиловую клетку, и показательно заправил в карман мальчику.

– Вот, держи, – Кир всмотрелся в глаза ребенку, потрогал лоб, – ты что-то бледный сегодня. Не выспался?

– Когда ему выспаться, – хмуро ответила за него девочка, – всю ночь читал под одеялом. Шуршал, как крыс.

– Врешь, – коротко отрезал мальчик.

Она пожала плечами, а Кир взял обоих за руки и потащил по хрустящему снегу вдоль забора. В еще не распустившихся морозных сумерках таяли уличные фонари, и все происходящее казалось продолжением какого-то странного сна, приснившегося большому городу. К зданию школы, этой белой каабе, по вытоптанным тропинкам тянулись муравьиные цепочки взрослых и детей. Казалось, изнутри здания доносится неслышимая уху мелодия, на звук которой эти невыспавшиеся несчастные брели, не имея сил сопротивляться, не поднимая голов и следя только за собственными ногами. Дети, тихо переговариваясь, семенили рядом с Киром, уверенно вышагивавшим по крахмальному снегу.

– Слушай, а у нас утром телефон не звонил? – спросила девочка.

Мальчик помолчал, подумал.

– Вроде нет. Я не слышал. А что?

Девочка покачала головой.

– Да так, не важно.

Некоторое время они потоптались, выжидая, пока Кир поздоровается с женщиной, явно уже доставившей ценный груз по назначению и спешившей прочь от школы, и направились дальше.

– Вот бы собаку завести, – вдруг с тоской произнес мальчик, заметив чей-то хвост колечком, мелькнувший в сумерках, – я бы ее Анубисом назвал.

– Кем-кем? – переспросила девочка.

– Анубисом.

– Это же бог мертвяков, хорошенькое имя…